Расстановка
Шрифт:
— Но ведь и настоящие революционеры без репрессий не обходились, — прикусил губу Алексей — пусть и не таких масштабных как при Слатине.
— Да не в масштабе же дело! — буркнул пожилой бородач. Он был немного раздражен, встретив непонимание собеседника. — Государство это машина подавления. Пока оно есть, будут и репрессии. Важно другое: кто, против кого их проводит. И самое главное: для чего, во имя какой цели! Лучше тех моральных ценностей, что дала революция, и лучше научного метода, что дал Марел Карс, ничего еще не придумано. Слатина я обличал беспощадно — помнишь мою книгу «Судилище-37»? Но идеалам революции не изменял никогда, и устами
— Ну ладно, — боясь прослушивания, перебил Алексей. Он предостерегающе поднес палец к губам и перевел он разговор в другое русло: — Николай, твои взгляды на историю мне известны до тонкости. С тех пор, как ты в 4000 году переехал из Моксвы в Урбоград, мы с тобой говорили об этом уже сотни раз.
— Переехал — усмехнулся литератор — Если можно назвать ссылку переездом. Да ладно, Алексей, не маши на меня рукой. Пусть прослушивают, им ли не знать этой истории. Давить на меня они начали еще с 3988 года, после той самой книги «Безнадежность». Приставили следить за мной какую-то дуру-секретаря, во все совавшую свой острый нос, так что я сразу прозвал ее «Пиноккио». А с той поры я пережил два инсульта — первый в 3990 году, второй — в 3993-м, после расстрела парламента. Еле выжил.
— Да, это был очень тяжелый период. Извини, что тогда не мог помочь тебе — ты в столице, а я тут еле-еле перебивался терапевтом в местной поликлинике. Сам нуждался тогда в помощи, медицина распадалась на глазах….
— Я все понимаю, Алексей, при чем здесь ты… Мне помогала любимая дочь Ольга, она и сейчас живет в Моксве. После инсульта все же выкарабкался, пришел в себя. Но, естественно, пришлось оставить прежнюю работу в газете «Строго конфиденциально». А через два года набрал материал для антивоенного романа. Тогда как раз начался конфликт на горных окраинах. И ни одно отечественное издательство не осмелилось его напечатать! Потом начал собирать материал о коррупции в окружении Дельцина, ведь она была чудовищной. Мне помог старый институтский приятель Женя Прямиков. Он тогда возглавлял крупную оппозиционную партию, впрочем весьма умеренную.
— Да, — ностальгически вздохнул Алексей — в те времена оппозиция еще имела право на существование…
— Вот пользуясь его помощью, я и накопал уйму документов о хищениях при реставрации дворца верховника, замка Гремль. О фирме «Куница», возглавляемой дочерью Дельцина… А результат? — Николай безнадежно взмахнул широкой ладонью — После того, как партия Прямикова потерпела поражение, ко мне пришли люди из РСБ и попросили покинуть Моксву. Мягко, но настойчиво. После того, как в авиакатастрофе погиб Артем Боровинский, а в моем книгохранилище сгорел архив — я понял, насколько это серъезно… И вот живу тут уже третий год.
— Работа в провинции тоже имеет свои преимущества, ты не находишь?
— Конечно, за годы работы мне удалось обзавестись состоянием… По нынешним меркам оно довольно скромное, но все же избавило от забот о хлебе насущном. Здесь, в Урбограде, я могу целиком посвятить себя новым произведениям. Конечно, от детективно-политического жанра пришлось отказаться — он задевает слишком многих. Но ведь романы о далекой истории тоже могут противостоять злу. К примеру, в моих планах роман «Нероний Клавдиус» — из жизни древнеромейской империи. Умный читатель мигом проведет параллели между поджогом ее столицы и событиями 3999 года в Моксве. — писатель тяжело вздохнул — Беда в том, что образовательный уровень у массы падает, из самой читающей страны мы превращаемся в безграмотную. Но я никогда и не писал в жанре «массовой культуры». Мой читатель останется верен мне. Планирую поработать и в жанре фантастики — новом для меня, но плодотворном в плане эзоповских обличений…
— Выходит, ты более или менее доволен судьбой?
— Можно бы сказать и так — Николай грустно улыбнулся — Но и здесь я вижу дикие безобразия… По городу ходят слухи, что группа сынков богачей, активистов «Единой Рабсии», собравшись на пьянку, пригласила по телефону какую-то парикмахершу, якобы для стрижки. Она приехала на вызов, подверглась насилию и покончила с собой… Как мне жаль родных несчастной девушки! Это ли не тема для детектива? А кто разнуздал этих молодчиков, кто внушил им, что они «новое дворянство», что им все позволено? Не верховник ли Медвежутин?
— Николай — укоризненно шепнул Алексей, и вновь прижал палец к губам
— Да пусть слушают, они же знают, как я к этому беспределу отношусь! А еще, как я слышал, недавно свинхеды поймали в парке Победы какого-то подростка, любителя альтернативной музыки, и опалили его лицо в пламени вечного огня. Это же надо додуматься! В парке, посвященном Победе над фашизмом, эти мерзавцы калечат людей, да еще столь кощунственно-символичным способом… Что ни говори, после реставрации капитализма наша страна окончательно сошла с ума.
— Но ведь полиция борется с политическим крайнизмом…
— Не произноси при мне этого слова! — негодующе вскричал писатель — Нет никакого «крайнизма», это термин ненаучный, бредовый. Власть клеймит им любого противника и недовольного. Есть такое явление как фашизм, и есть его четкое определение. Но с фашизмом власть бороться не хочет, ибо ее собственная «национальная идеология» куда ближе к фашизму, чем к интернациональной революционности. Вместо того, чтобы бороться с погромщиками, полиция избивает пенсионеров, пришедших на митинг против отмены льгот и повышения цен на транспорт.
— Тот, что разогнали неделю назад, в прошлую субботницу?
— Именно. Читал я в газетах лживый репортаж на эту тему. В их понимании, действия стариков — это «крайнизм», а фашистские выходки свинхедов — детские шалости. А чего стоит эта нашумевшая история с гибелью сына Сироткина? Никто не понес ответственности за то, что парень заполучил туберкулез в тюремной камере. И это ведь лишь одно из полицейских бесчинств… Я уж не говорю про избиение целого города. Я имею в виду городок Зловещенск под нашим Урбоградом. Статья о нем в «Свежей газете» так и называлась: «Избитый город».
— Слушай, Николай…. Я понимаю, что ты возмущен, но если нас подслушивают — ты и меня подставишь! Ведь «Свежая газета» недавно запрещена, теперь она издается тайно.
— Да, это была последняя из легальных оппозиционных газет, довольно умеренная. Ее тоже удушили. Но ты не бойся, за меня ты не отвечаешь, а эту газету я нашел на лавочке во дворе. — писатель хитро улыбнулся брату — Кто ее туда принес, не знаю. Убежден, что погром в Зловещенске им еще аукнется. Именно после таких насильнических выходок рабочий Дулябов застрелил урбоградского губернатора Добгановича. Правда, это было 120 лет назад. Но моральные ценности универсальны для всех времен и планет. Глубоко убежден — если покарать мерзавца было справедливо и героично в те времена, то это почетно и сегодня! И рано или поздно найдутся те…