Расстрелянный парламент
Шрифт:
28 сентября избивали людей… Избивали на глазах у венгерских сотрудников посольства. Они смотрели из своего здания на зверства ОМОНа и молчали. По улице разносились звуки дубинок и щитов.
К Белому дому проехало десять грузовиков, в которых находились вооруженные солдаты дивизии имени Дзержинского. Сторонники Верховного Совета остановили грузовики. Шли двухчасовые переговоры. Затем грузовики пропустили, солдаты окружили Свободную площадь, Краснопресненскую набережную, площадь Восстания.
Что интересно, в первые дни солдаты стояли без оружия.
Потом нам доложили… Врач наш оказал помощь, поднял на ноги солдата. Только вот не безоружным он оказался. Под одеждой у него хранился автомат.
Случай этот стал известен не только депутатам. На следующий день солдаты уже не прятали автоматы.
Омоновец гнался за мальчишкой. Долго его не мог настигнуть. Неизвестно, что так рассердило омоновца, но он гнался с такой яростью, что напугал журналиста… Телеоператор встал на пути омоновца. Мальчишку волокли вскоре волоком… Вечером в «Вестях» показали телеоператора с подбитым глазом.
Со стороны мэрии появилась конная милиция…
Свидетельствует Савельев В. С.:
«Я видел, как в метро несколько омоновцев, окружив пожилого человека (в День пожилых людей), толкали его друг к другу щитами, устроив своего рода игру в футбол, а потом прижимали его щитами к стенке. У человека, который собрался сфотографировать эту сцену, пытались вырвать фотокамеру и не позволили ему фотографировать».
Свидетельствует М. Романов, 33 года:
«На станции «Белорусская» я видел, как за людьми, попытавшимися перегородить Тверскую, словно за зайцами, гонялись машины «Скорой помощи» (!!!), и на моих глазах был задавлен мужчина, и колесами отброшена на тротуар женщина. Какая-то женщина, приехавшая, по ее словам, из Сибири, отчаянно плача, кричала: «Да что же у вас в Москве делается, мы вас скоро всех приедем стрелять! Слышите, всех!»
А «долларовые» лихачи, бившие людей на Пушкинской», и в азарте забегавшие на эскалаторы? А бойня в полночь у метро «Улица 1905 года», о которой я услышал по радио репортаж мюнхенского корреспондента, в ужасе поведавшего слушателям о том, как добивали сапогами служащие ОМОН лежащих без сознания женщин? Он прямо так и сказал: «Создается впечатление, что московские полицаи психически ненормальны».
В Дом Советов прибыл Невзоров.
Он пошел со своей камерой к омоновским заслонам. Нам уже не удавалось уговорить ОМОН, чтобы пропустили демонстрантов. Решили воспользоваться известным телеоператором.
Раньше я ходил с группой Светланы Петровны Горячевой пробивать омоновские цепи. Женщины-депутаты стыдили солдат, и те пропускали москвичей и приехавших на защиту Конституции из других городов. Как-то я увидел и услышал выступление самой Горячевой: она спокойно и уверенно разговаривала с ОМОНом, немного надавила на совесть, пристыдила, и вдруг у солдата блеснули глаза от слез. Некоторые ребята понимали, что творится вокруг, почему Ельцин решил уничтожить парламент, откуда исходит ложь и им было неловко находиться здесь, воевать с женщинами. А Горячева умела разговаривать… Вечером мы собирались с коллегами в кабинете у председателя Комитета по экологии Варфоломеева. Горячева была членом нашего комитета. И вот мы встретились после той «стыковки» с ОМОНом, я поблагодарил Светлану Петровну… И подарил ей банку меда, которую мне только что привез мой друг, преподаватель одного из ярославских вузов Петр Губочкин. Он ночевал вместе со мной в кабинете, на стульях. А когда узнал о сборе экологов, то пришел поговорить… Мед был с его собственной пасеки. Женщины с удовольствием пили чай с медом и долго вспоминали моего друга.
Омоновцам, видимо, дана была команда – не слушать и не вступать в разговоры с Горячевой. Впрочем, потом я узнал: запрещалось разговаривать со всеми депутатами. Вместо Горячевой мы выдвинули теперь Невзорова.
Я пошел рядом с ним. И видел – план удался. Как только Невзоров стал снимать омоновцев, они тут же начали закрываться щитами, прятать лица, отворачиваться… Народ, скопившийся на той стороне, пробежал к Дому Советов. А Невзоров продолжал снимать… Его боялись. Перед ним, перед его камерой робели «звери».
Передача «600 секунд» вышла с крепким репортажем. Она наделала много шума. Единственная оппозиционная передача. К ней потянулись все россияне, даже те, кто был за Ельцина, – была потребность в неофициальной точке зрения на избиение людей в столице. После Невзорова по петербургскому телевидению срочно выступил некто Правдюк, он заявил, что Невзоров показал «старые съемки Первомайского праздника…» Да, 1 мая ельцинисты избили демонстрантов, кровь улицей текла… Но в эти сентябрьско-октябрьские дни не нужно было повторять кадры тех давних дней, кровь еще больше проливалась с каждым днем… И Невзоров заснял лишь малую толику правды. Однако, и ее испугались ельцинисты, стали врать, придумывать оправдания, а потом и вовсе запретили «600 секунд» Невзорова.
В Дом Советов допускаются лишь американские журналисты. Это даже смешно. Вокруг милицейских кордонов бегают иностранные журналисты, а их не пускают. При моем аресте у меня состоялся разговор с журналистом из Дании, он признался, что милиционер пригрозил ему, чтобы тот уходил – иначе может «поскользнуться».
Еще при одном разговоре, но уже с американским журналистом и в Белом доме, я узнал о существовании такого запрета. Но его вскоре отменили.
Работать приходилось даже в проливной дождь.
Солдаты в оцеплении стояли насквозь мокрые. Мы их жалели. Давали продовольствие. Но их беспомощность пропадала, как только раздавалась команда – бить демонстрантов.
Одну из колонн вел на прорыв слепой депутат России Олег Смолин. Он – член нашей фракции «Россия», активный и мудрый политик. Часто выступал на сессиях в защиту обездоленных, в защиту правопорядка. И вот защитники правопорядка напали на него и стали избивать дубинками. Он не мог увернуться, ибо не видел ни одного удара. Он только ощущал удары по голове и спине. Кто-то из ребят закричал: «Он слепой, не бейте его, мерзавцы…» И мы все кинулись в сторону Смолина.