Расстрелять или жениться?
Шрифт:
Где-то через час после полуночи в мою дверь громко постучали, а потом, не спрашивая, открыли ее пинком. Она с грохотом распахнулась и ударилась об стену, но вошедшего человека это явно не смутило. Я с любопытством уставился на нежданного гостя. Точнее, гостью.
Мое "развлечение" стояло на пороге, обеими руками держась за стену, но все равно потихоньку уверенно сползая на пол.
– Можно я уйду... пойду... пройду? Хочу немного принять... понять... обнять... Поболтать?
Это ко мне заявилась Агнесса. Пьяная. Как говорят в таких случаях -
– Ох ты ж, - задумчиво протянул я, наблюдая за попытками Агнессы принять вертикальное положение и сотворить осмысленное выражение лица.
– Ну и несет же от тебя... хм... ароматами...
– Это не перегар, а дух авантюризма, - важно сказала Агнесса и с размаху плюхнулась в кресло.
Точнее - попыталась плюхнуться в кресло, но промазала и упала на пушистый ковер. Но не расстроилась и не стала предпринимать попыток водрузить себя в предмет мебели, а сделала вид, будто так и планировала изначально аккуратно улечься на ковер и задрать ноги на чайный столик.
Я с интересом и не без доли восхищения наблюдал за открывшейся мне картиной. Отложил в сторону книжку с мемуарами Генрика Завоевателя, они на порядок проигрывали тому, что сейчас творилось наяву.
– Если ты хотела произвести на меня незабываемое впечатление, то тебе удалось.
– Да! Хотела, - громко сказала Агнесса, зыркнув на меня исподлобья.
– Или нет?.. Нет! Не хотела. Хотела спать! Но почему-то пришла сюда... К тебе. Почему?
– грозно спросила она, уставившись на меня своими огромными голубыми глазами.
– Ты меня спрашиваешь, драгоценная моя?
– Тебя! Это ты виноват!
– И в чем же я виноват, позволь уточнить?
– Ты красивый, - буркнула Агнесса и, подумав, добавила: - И тебя хочется целовать. Но нельзя.
Я не удержался и прыснул от смеха.
– А почему нельзя-то? Я, если что, не против.
– Если тебя целовать, то можно влюбиться, - заявила Агнесса, скрестив руки на груди и гневно уставившись в потолок, будто он был в чем-то виноват.
– А это мне делать нельзя!
– Почему? И что же в этом плохого?
– деловито спросил я.
Уж в очень интересном настроении сейчас была Агнесса. Любопытно, что она в таком состоянии выболтает.
Она надолго задумалась. Судя по нахмуренным бровям, в ее голове сейчас происходил крайне сложный мыслительный процесс.
– Не знаю, - наконец, ответила она.
– Ты ловелас. Я для тебя лишь разменная монета в политической партии и очередное развлечение. Таких, как ты, любить нельзя. В таких легко влюбиться, а потом больно. Я может большой чистой любви хочу, а? А ты? А ты мне такое не дашь. Ни черта ты мне не дашь. И никому не дашь. Так что надо бы послать тебя к дилмонам в задницу, а не хочется. Совсем не хочется. И это совсем беда. Ты такого внимания не заслуживаешь! Ладно бы ты чувствовать умел...
Я был порядком огорошен такими словами. Честно говоря, они болезненно кольнули в самое сердце.
– Ты так говоришь, будто я не способен любить в принципе.
–
– громко фыркнула Агнесса.
– Ты можешь только выбрать наиболее выгодную партию и хитростью связать клятвой. На большее ты не способен. А это чухня, а не любовь, знаешь ли.
– Любым чувствам требуется время, чтобы раскрыться, - осторожно сказал я.
– Может быть, и мне нужно время, хммм?
– Чухня, - уверенно сказала Агнесса.
– Ты вообще - одна сплошная чешуйчатая чухня. А у меня времени нет. Ни на чувства. Ни на что. Нету времени. Совсем.
Она шмыгнула носом, а ее глаза неожиданно заблестели от подступающих слез.
– Ты вообще с какой целью ко мне пришла? Не к Филу, не к Гордону, а ко мне. Считаешь, что я лучше смогу настроение тебе поднять?
– Пусть валяется, - царственно махнула рукой Агнесса и еще раз предательски шмыгнула носом.
Я вздохнул, дернул с дивана подушки и уселся на них рядом с Агнессой, не зная, как себя сейчас лучше вести. Очень хотелось обнять ее и пожалеть, что ли... Как она к этому отнесется?
– Эта дрянь убивает меня, - произнесла Агнесса, всхлипывая чаще.
– Этот хаасков африон, он меня убивает, и ты это знаешь. Мне больно уже почти все время, даже когда просто в тепле сижу спокойно, а не только на морозе скачу по сугробам. А мне страшно. А я жить хочу... Очень сильно хочу. У меня дома брат остался. Родители... Знаешь, как я их всех люблю? У-у-у как! А если еще и тебя полюблю? Совсем плохо бу-у-удет, - завыла Агнесса.
И всё-таки разревелась. Громко так, по-детски открыто. Это она молодец. По моим наблюдениям, когда человек вот так вот начинает реветь, ему скоро становится намного легче. Так что пусть себе плачет. Ей сейчас можно и даже нужно.
Я привлек к себе Агнессу, обнял ее крепко-крепко. Позволил уткнуться себе в плечо и рыдать там взахлёб, заливая горькими слезами камзол. Гладил по шелковистым волосам, целовал в макушку, шептал какие-то успокаивающие приятности.
Такая она сейчас беззащитная была, эта Агнесса. Уставшая от гнёта обязательств, замученная постоянной немощью и болью. Отчаянно желающая жить.
Мы долго сидели так в обнимку, пока Агнесса не уснула прямо в моих объятьях, уткнувшись носом в шею. Она так сладко засопела и крепче обняла меня во сне, что я невольно расплылся в широкой улыбке. Не смог заставить себя отойти от нее, поэтому просто сдернул одеяло с кровати и укрыл им нас обоих.
Агнесса устроилась поудобнее на моем плече, щекотала горячим дыханием, которое постепенно выравнивалось, успокаивалось. Спала она крепким беспробудным сном.
А я все смотрел на нее, гладил по волосам и пытался понять... А я-то сам что к Агнессе чувствую? Только желание поиграться? Добиться желаемого и забыть? Или... нечто большее?
"Думай, - вновь всплыл в сознании Савьер.
– Быстро думай. Мало времени".
"Знаю, что мало, - мысленно вздыхал я.
– Но оно у нас пока есть..."