Расстрелять!
Шрифт:
– Обратите внимание! Мирные флотские будни! Тумбочки! Последняя предъядерная картина. С первым же ядерным взрывом все это улетит далеко-далеко… вместе с койками… захватив с собой наш любимый личный состав…
Ленкомната пустеет. В рундучной скорбные командиры подразделений. Все сгрудились среди гор флотских брюк, сброшенных на пол. Над брюками помощник.
– Где бирки?! Говорят, формы одежды у них нет! На вешалках ни одной бирки! Чёрт знает что!
– На-ча-ть-боль-шу-ю-при-бор-ку!
–
Из-под коек выметаются остатки праздника – кожура мандаринов, окурки…
Я закрылся в ленкомнате. Дверь тут же открывается.
– Ты чего здесь?
Только закроешь дверь, её сразу же откроют, чтоб посмотреть, отчего это её закрыли.
Воскресенье затихает вместе с приборкой.
Через открытую дверь ленкомнаты видна рундучная. Я пишу рассказ.
– Чьи это ботинки? – не унимается рундучная. – В последний раз спрашиваю!
– Савелич! Савелич! Саве… вы не видели Савелича? Где эта падла?!
Рассказ называется: «Кубрик».
Я – Зверев!
Те, что долго толкаются на флоте, знают всех. Как собаки с одного района – подбежал, понюхал за ножкой – свой!
Если вам не надо объяснять, почему на флоте нет больных, а есть только живые и мертвые, значит, вы должны знать Мишу Зверева, старшего помощника начальника штаба дивизии атомоходов, капитана второго ранга.
Когда он получил своего «кап-два», он шлялся по пирсу пьяненький и орал в три часа ночи, весь в розовом закате, нижним слоям атмосферы:
– Звезда! Нашла! Своего! Героя!
У него была молодая жена. Придя с моря, он всегда ей звонил и оповещал: «Гони всех, я начал движение», – и жена встречала его в полном ажуре, как у нас говорят, по стойке «смирно», закусив подол. И он никогда не находил свои в беспорядке брошенные рога. Всегда все было в полном порядке.
С ним все время происходили какие-нибудь маленькие истории: то колами побьют на Рижском взморье, потому что рядом увели мотоцикл, а рожа у Миши не внушает доверия, то ещё что-нибудь.
Он обожал их рассказывать. При этом он улыбался, смотрел мечтательно вдаль и рассказывал не торопясь, с паузами для смеха, поджидая отстающих. Обычно это происходило после обеда, когда все уже наковырялись в тарелках. Рассказ начинался с этакого романтического взгляда поверх голов, кают-компания замирала, а Миша вздыхал и начинал с грустной улыбкой:
– Родился я в Нечерноземье… на одном полустанке… едри его мать… Мда-а… Так вот, в отпуске я задумал однажды сходить в баню…
Для того, чтобы сократить количество «едри его мать» до необходимого минимума, расскажем всю историю сами.
Перед баней он оброс недельной щетиной до самых глаз, надел ватничек на голое тело, треух, синие репсовые штаны, наши флотские дырявые сандалии на босую ногу, взял под мышку березовый веник и двинулся не спеша.
А вокруг лето; птички чирикают; воздух, цветы, настроение, сво-бо-да!
Давно замечено, что чем дальше от флота, тем лучше твоё настроение, и чем ближе к флоту, тем оно все пакостней и пакостней, а непосредственно на флоте – оно и вовсе никуда не годится.
Далеко от флота ты хорошо дышишь, шутишь, смеёшься весёлый, говоришь и делаешь всякие глупости, как все прочее гражданское население.
Для того, чтоб дойти до бани, нужно миновать полустанок. На нём как раз остановился какой-то воинский эшелон. У ближайшего вагона стоял часовой. Ну какой строевик, я вас спрашиваю, пройдёт спокойно мимо солдата и ничего не скажет? Это ж так же тяжело, как псу пройти мимо столба.
Миша не мог пройти, он почувствовал сопричастность, остановился и подошел.
– Откуда едете?
Часовой покосился на него и хмуро буркнул;
– Откуда надо, оттуда и едем.
– А куда едете?
– Куда надо… туда и едем…
– А что везете-то?
– А что надо… то и везем…
– Ну ладно, сынок, служи, охраняй. Родина тебе доверила, так что давай бди! А я пошёл.
– Куда ж ты пошёл, дядя, – скинул часовой с плеча карабин и передернул затвор, – стой, стрелять буду…
Капитан, начальник эшелона, с трудом оторвал голову от стола. Вид у него был синюшный (их бин больной).
Перед ним стоял Миша Зверев, и сквозь дремучую щетину на капитана смотрели весёлые глаза.
– Здрасте, хе-хе…
– Здрасте…
– Вот, взяли… хе-хе.. – некстати захекал Миша.
– Интересовался, – вылез вперёд часовой, – куда едем, что везем.
– Молодец, Петров! – прокашлял капитан. – Документы есть?
– Как-кие документы, отец родной? – сказал Миша. – Я же в баню шел…
– Значит, так! Особый отдел мы с тобой не возим. Поэтому на станции сдадим.
– Товарищ капитан, я – капитан второго ранга Зверев, старший помощник начальника штаба, я документы могу принести, если надо!
– Не надо, – сказал капитан, застряв взглядом в Мишиной щетине. – Сидоров!
Появился Сидоров, который был на три головы больше того, что себе физически можно представить.
– Так, Сидоров, заверни товарища… м-м… старшего помощника начальника штаба… и в тот, дальний штабной вагон. Писать не выводить, пусть там делает. Ну, и так далее…
Сидоров завернул товарища (старшего помощника начальника штаба) под мышку и отнес его в тот дальний вагон, бросил ворохом на пол и – со словами: «Ша, Маша» – закрыл дверь.