Рассуждения о религии, природе и разуме
Шрифт:
Однако какова же моя собственная точка зрения? Отец Мальбранш не предвидел моих возражений, Арно ими не воспользовался. Действительно, предубеждение против этих возражений велико, и я признаю, что, если бы их вообще не пожелали принять к изданию, это не было бы большой несправедливостью по отношению ко мне. Но поскольку я собираюсь рассмотреть эти возражения сами по себе, то не знаю, каким уж образом, но я вовсе не нахожу их достойными пренебрежения. Итак, я решил освободиться от этой неуверенности и спросить у читающей публики, что мне следует думать по этому поводу, особенно же — у отца Мальбранша, которого охотно признаю судьей в его собственном деле. Ибо во-первых, я не считаю себя способным представить ему возражения настолько веские, чтобы вынудить его скрывать свои мысли по этому поводу, а во-вторых, не считаю его способным скрывать свои мысли даже в том случае, если
Я предлагаю вниманию читателей всего лишь сомнения и положусь на первый же ответ, который мне соблаговолят дать. Я уступлю даже в том случае, если мне его не дадут, и не истолкую превратно это молчание. Прошу, чтобы все это не было сочтено словами, в основе которых лежит ложная скромность: искренность моих слов должно подтвердить то обстоятельство, что я не теолог и не философ по роду своих занятии, а также не имею громкого имени ни в одном из видов деятельности. Следовательно, я ничуть не обязан любой ценой быть правым и с честью могу признать, что я ошибаюсь, всякий раз как мне укажут на мою ошибку.
Глава II. История окказионализма
Дабы лучше изложить свои сомнения по поводу окказионализма, я полагаю необходимым дать объяснение этой системы и даже представить ее историю, как я ее понимаю в соответствии с достаточно правдоподобными догадками.
Окказионализм по своему происхождению не так древен; по это не значит, что в силу этого значение его невелико. Декарт, один из самых глубоких умов, какие когда-либо существовали, будучи убежден, как это и следовало ожидать, в духовности нашей души, усмотрел, что единственным средством правильно ее постичь является допущение крайнего несоответствия между протяженной и мыслящей субстанцией: несоответствие это таково, что, даже если бесконечно возносить протяженную субстанцию или низводить до бесконечно низкого уровня субстанцию мыслящую, все равно никогда одна из них не совпадет с другой. Все, кто дает себе труд немного поразмыслить над этим, вынуждены признать это допущение и бывают в ужасе от абсурдности общераспространенной системы, согласно которой животным приписывается материальная мыслящая душа.
Но если душа и тело находятся в отношении такого несоответствия, каким образом движения тела вызывают мысли у души? Каким образом мысли души вызывают в свою очередь движения тела? И какая может быть связь между столь глубоко различными субстанциями? Именно эта трудность заставила Декарта изобрести случайные поводы. Он нашел, что поскольку между движением и мыслью не существует никакой естественной связи, то не может существовать истинных причин, связывающих между собой то и другое (ибо следует усматривать необходимую связь между истинной причиной и ее действием); однако, считает он, может существовать случай, или случайный повод, связывающий одно с другим, ибо бог в случае движения тела может внушать душе мысль или же, наоборот, в случае мысли души внушать движение телу. Поскольку между движениями и мыслями не существует никакой естественной связи — ведь ее никак не может быть между случайным поводом и его действием, — бог остается единственной истинной причиной и движений и мыслей и является, если можно так сказать, единственным посредником во всех взаимоотношениях тела и души.
Вслед за тем Декарт заметил, что невозможно понять, каким образом движение одного тела передается другому, причем всегда в очень точных зримых соотношениях. Он уже располагал случайными поводами, обязанными своим происхождением системе, касающейся души; он понял, что, применяя их к телам, можно будет снять все затруднения: итак, он сделал тела простыми случайными поводами для связывания между собой движений одних тел с движениями других, поскольку оставалось совершенно непонятным, каков характер связи между движением одного тела и другого, испытывающего толчок первого, и каким образом движение первого тела сообщается второму; он пожелал, чтобы бог явился здесь истинной причиной, которая в случае столкновения двух тел передавала бы что-то от движения одного из тел другому: ведь нельзя не усмотрен, необходимой связи между божественной волей и ее действием.
Таково было развитие случайных поводов в области физики: после Декарта они заполонили ее почти целиком. Отец Мальбранш явился столь же крупным
Таким образом, случайные поводы, изобретенные под давлением настоятельной нужды, были не очень стойкими при своем рождении; но мало-помалу обнаружившееся их удобство привело к значительно более широкому их применению, не вызванному требованиями первой необходимости.
В мои намерения не входит проследить их историю вплоть до теологии, которой завладели в последнее время случайные поводы: я предоставляю такую погоню за ними — если только она возможна — Арно. Я заявляю, что ограничиваюсь исключительно областью физики и озабочен лишь тем, может ли эта система найти в ней свое применение. Я не хочу также затрагивать связь между душой и телом, хотя она и имеет отношение к естествознанию: я буду говорить только о двух телах, относительно которых утверждают, будто они являются друг для друга случайными поводами к движению. Сначала я покажу, почему мне представляется, что они при этом не случайные поводы, а истинные причины; затем я докажу, что бог в данной системе не действует ни непосредственно, ни через всеобщие законы и не более является в ней верховной причиной, чем согласно общераспространенной системе. Те, кто хоть немного разбирается в этом предмете, прекрасно увидят, что все это имеет отношение к главным преимуществам, приписываемым защитниками окказионализма их очке зрения. Они утверждают, что только они дают богу действовать по методу, имеющему отличительные признаки его атрибутов — всегда с исключительной простотой, всегда через всеобщие законы, всегда в качестве господина и творца Вселенной. Но я нахожу, что по первым двум пунктам они достигают прямо противоположного эффекта, что же касается последнего, то они не добиваются никакого преимущества по сравнению с нами. Я очень прошу не удивляться моим парадоксам и подождать, если можно, с выражением своего изумления до того момента, как я представлю свои доказательства.
Глава III. Как мы считаем, тела — это вовсе не случайные поводы, но истинные причины движения одних по отношению к другим
Это раздел, в котором я более всего уверен, ибо он принадлежит к представляющимся мне наиболее ясными, и я не могу понять, каким образом тысячи других людей не разделяют подобную точку зрения.
Истинная причина — это та причина, между которой и ее действием существует необходимая связь, или, если угодно, та, которая именно потому, что она существует либо является такой, какова она есть, делает то, что вещь существует либо существует такой, какова она есть.
Случайный повод не делает ничего в силу своего существования или в силу того, что он является таким, каков он есть; он делает что-то лишь потому, что, когда он существует либо является таким, каков он есть, действует истинная причина: таким образом, между случайным поводом и его действием вы не усматриваете никакой необходимой связи.
Мне кажется, что из этих определений ясно вытекает моя точка зрения. Согласно мнению отца Мальбранша, тела не имеют ни малейшей силы воздействия друг на друга и бог изрек повеление, которым он обязуется в случае удара одного тела о другое передавать от одного другому движение в соответствии с различными соотношениями объемов и скоростей движения этих тел.
Согласно этому повелению, телам не придается способность к взаимному толчку, к тому, чтобы они были различной величины и различным образом приводились в движение; оно предполагает в телах три этих свойства, зависящие исключительно от их природы: это бесспорно.
Итак, я предполагаю, что до божественного веления — я допускаю, что пока еще оно не изречено, — два тела, А и Б, движутся по направлению к одной цели; А во много раз больше и движется во много раз быстрее, чем Б; А — тело с вогнутой поверхностью, и в конце концов оно сталкивается с Б именно этой своей вогнутой стороной. Во всем этом нет ничего, что не предшествовало бы велению о сообщении движения [телам] и не вытекало бы исключительно из природы данных тел.