Рассвет 2050 года. Брат теней
Шрифт:
— Даже больше, чем шанс. — Первоначальный ужас Форса исчез, когда он вспомнил бесконечный спор жителей Эйри. — Скажи мне, Арскейн, в первые годы после Взрыва люди твоего племени страдали от лучевой болезни?
Прямые брови рослого южанина сошлись на переносице.
— Да. То был год смерти. За три месяца умерли все, кроме десяти человек клана. Остальные болели и навсегда остались слабыми. И только когда выросло следующее поколение, мы снова стали сильными.
— То же самое было и с жителями Эйри. Люди моего клана, изучавшие древние книги, утверждают, что из–за этой болезни мы теперь отличаемся от Древних, от коих мы происходим. И, возможно, из–за этого отличия мы можем пройти без всякого вреда для себя там, где их наверняка ждала бы смерть.
— Но это утверждение еще не проверено?
Форс пожал плечами.
— Вот сейчас мы этим и займемся. И посмотрим, верно ли оно. Я знаю, что я мутант.
— Ну, а я похож на всех остальных из своего племени. Впрочем, никто и не говорит, что они точно такие же, как Древние. Что ж, так или иначе, но мы уже вышли на тропу, которую сами выбрали. И позади нас ждет верная и жуткая смерть. Между тем надвигается гроза. Нам лучше найти укрытие. Это не та земля, чтобы бродить по ней во тьме!
Трудно сохранять равновесие, идя по скользкой поверхности, и, отметил Форс про себя, будь она мокрой, это было бы даже хуже, чем идти по песку. Они придерживались краев узких долин, пересекавших эту местность, выискивая пещеру или навес — все, что могло бы послужить им хоть каким–нибудь укрытием.
Темные облака превратились в хмурую серую массу. Раньше времени наступили сумерки. Не лучшая ночь для путешествия без огня по открытой зараженной местности под моросящим дождем.
Фиолетовая вспышка молнии разорвала небеса, и оба путника закрыли рукой глаза, когда она ударила не очень далеко оттого места, где они стояли. Последовавший за ней раскат грома чуть не разорвал их барабанные перепонки. Затем начался дождь, сомкнувшись вокруг них тяжелым удушающим занавесом. Они, жалкие и поеживающиеся, прижались друг к другу у края узкого оврага, а молнии били снова и снова вокруг них, и вода в ручье на дне оврага поднималась, смывая почву со стеклянистых камней. Только однажды Форс пошевелился. Он отстегнул свою флягу и потянулся за фляжкой Арскейна, которая висела за поясом того. Рослый южанин передал ее ему. Он подставил их под мощный ливень. Вода, бежавшая у их ног, была зараженной, но дождевую воду, еще не коснувшуюся почвы или скал, можно будет впоследствии использовать в качестве питья.
Лура, как решил Форс, по всей видимости, хуже всех из их троицы переносила непогоду. Дождь стекал по гладкой коже людей, и влага почти не скапливалась в их лохмотьях. Но совсем иное дело обстояло с ее мехом, и ей придется несколько часов вылизывать его своим языком, прежде чем удастся привести все в прежний порядок. Однако она не выражала вслух свое неудовольствие невзгодами, как это она обычно делала. Фактически с того момента, как они вошли в эту подвергшуюся атомной бомбардировке местность, она ни разу вообще не издала какой–либо звук. Импульсивно Форс попытался уловить ее мысли. В прошлом он был способен на это — и этого вполне было достаточно, чтобы он поверил, что она при желании может связываться с ним мысленно. Но сейчас он не уловил ничего — только пустоту. Да, мокрый мех Луры прижимался к нему, но самой Луры он не ощущал.
И тогда он внезапно понял, что она прислушивается, прислушивается с таким напряжением, что ее тело превратилось в один огромный орган, пытающийся уловить какой–либо звук. Почему?
Форс оперся лбом на скрещенные на коленях руки. Сосредоточившись, он стал отгораживаться от остальных звуков: барабанной дроби дождя, дыхания Арскейна, бульканья воды, струйкой бежавшей у самых его ног. К счастью, раскаты грома прекратились. Теперь он ощущал лишь ток крови в ушах и собственное приглушенное дыхание. Он, как только мог, отгородился от них. Он научился этому раньше, но никогда прежде не использовал подобного принуждения. Сейчас было крайне необходимо, чтобы он слышал, — и это предупреждение могло прийти либо от Луры, либо из глубин его существа. Он сосредоточился, пытаясь отгородиться даже от мыслей о том, что это необходимо: даже это было слишком опасно.
Раздался слабый звук шлепков по воде. Его разу несколько секунд пытался понять, что же это такое, а затем отбросил их: это был просто–напросто звук размытой земли, упавшей в порожденный грозой ручей. Он простер границы своего слухового восприятия дальше. И тут, не смотря на то, что его сознание начала опутывать пелена странного головокружения, он услышал это — звук, не порожденный ни ветром, ни дождем. Лура шевельнулась и вскочила на ноги. Повернувшись, она посмотрела на него когда он вскинул голову и посмотрел прямо ей в глаза.
— Что?.. — Арскейн обеспокоенно шевельнулся, глядя то на кошку, то на Форса.
Форс едва не рассмеялся, видя выражение полного замешательства на лице рослого южанина.
Головокружение, вызванное его сосредоточенностью, быстро проходило. Его глаза уже привыкли к ночной темноте и теням. Он встал на ноги, отложил в сторону лук и колчан, оставив лишь пояс с ножом и мечом. Арскейн протестующе поднял руку.
— Там, позади нас, что–то есть. Мне надо это увидеть. Подождите здесь…
Арскейн тоже пытался подняться. Форс увидел, как лицо его перекосилось от боли, когда он неосторожно перенес вес на левую руку. Капли дождя, наверное, добрались до заживающей раны. Увидев это, горец покачал головой.
— Послушай меня. Ты знаешь, я мутант, но ты никогда не спрашивал, чем же именно я отличаюсь от других. Но сейчас я тебе скажу. Я могу видеть в темноте — даже в этом ночном мраке я вижу почти так же, как в сумерках. И мой слух почти не уступает по остроте Луриному. — Он обернулся и во второй раз вгляделся в глубину поразительно голубых глаз. — Ты останешься здесь — с нашим братом. Ты будешь охранять его… как охраняла бы меня!
Кошка переступила с одной лапы на другую, в глубине души возражая ему, отказываясь подчиниться ему. Но он настаивал. Он знал ее неукротимую жажду свободы и врожденную волю. Ни одного человека кошки не называли хозяином, и они жили сами по себе. Но Лура выбрала его, и из–за отсутствия у него друзей среди собственной расы они стали очень близки, быть может, ближе, чем любой житель Эйри со своим мохнатым охотником. Форс не знал, насколько она подчиняется его воле, но в этот раз он Должен был заставить ее повиноваться ему. Оставить Арскейна одного здесь, когда он ранен и не способен так, как они, видеть в темноте, было более чем безрассудством. И рослый южанин не мог пойти с ним. И этот звук… надо было выяснить, что же его породило.
Лура подняла голову. Опустив руку, Форс почувствовал Мокрый мех, когда она потерлась своей мордочкой о его кулак в своей излюбленной ласке. Он был просто счастлив в это мгновение, когда понял, что Лура подчинилась его Желанию. Он с любовью почесал за ее ушами.
— Оставайтесь здесь, — сказал он им обоим. — Как только будет возможно, я постараюсь вернуться. Но мы должны выяснить, что же находится там…
Еще не закончив, Форс сорвался с места, не давая им возможности возразить, зная что дождь и темнота скроют его от глаз Арскейна, и Лура будет охранять его, дожидаясь его возвращения.
Форс скользил и спотыкался, шлепая по маленьким лужам, следуя по пути, которым, как он помнил, они добрались сюда. Дождь стихал, и он почти прекратился, когда горец достиг вершины скалистого бугорка и снова взглянул на древний аэропорт. Он мог различить район, подвергшийся бомбардировке, и здание, где обнаружил карты. Но его больше интересовало то, что лежало внизу
Он не видел костра — хотя здравый смысл подсказывав ему, что костер должен быть: он явно стал свидетелем какого–то совета. Круг скорчившихся фигур жутко и болезненно напоминал собрание старейшин в Эйри. Зверолюди сидели на корточках, и поэтому их тела казались всего лишь темными пятнышками… и он был этому рад — он вовсе не горел желанием рассмотреть их четче. Но одна из тварей расхаживала в центре круга и что–то монотонно бормотала, и эти звуки доносились до Форса.