Рассвет над Майдманом
Шрифт:
— Десятник — человек маленький, над ним начальства еще столько, что рынок можно ими заставить и места не хватит… Значит так. Остатки шмотья, которые в шахте нашли — страже выдать. Про людоедов — рассказать. Пусть знают, что у нас не только крыс любят — меньше соваться станут. А то последнюю облаву прямо на барахолке устроили, совсем страх потеряли. Любителю ковры в краске пачкать и его соседу — на месяц разрешение не платить за место. Пусть все об этом знают, мы с пострадавших лишнюю монету не трясем. А припортовым — десять золотых отступных за пришедшего идиота. Пусть на контролируемой территории кончают таких веселых любителей костолома и прочей дряни. На всех обкурившихся
Молодой собеседник с готовностью раскрыл ладонь, на которой как по волшебству возникли две потертых золотых монеты. Харрим показал один палец и потянулся за чайником. Один золотой звякнул о дно висящего в углу кошеля, второй мгновенно исчез за поясом уходящего вора.
Старик с наслаждением вдохнул поднимающийся над пиалой аромат и стал наслаждаться напитком. Но казавшееся безмятежным лицо продолжали украшать мелкие озабоченные морщинки в уголках глаз…
Висящий под потолком пещеры человек замычал и попытался пошевелиться. Вздернутые вывернутые руки крепились к крюку, вбитому в потолок, обнаженные ноги в бурых потеках запекшейся крови немного не доставали до песчаного пола. На рыхлом бледном теле играли отсветы костра, разведенного в углу пещеры. Другой человек подбросил дров в огонь и подошел к пленнику. Тот с трудом приподнял голову и захрипел:
— Почтеннейший, прошу тебя — подумай! Я — добрый человек, никому не причинил вреда! Все случившиеся со мной — какая-то ошибка, безумная ошибка!
Стоящий рядом молчал, медленно разглядывая висящего перед ним. Тот попытался сглотнуть и зачастил:
— Ты не думай, я не очень богат! Но я найду деньги, если надо, ты только скажи — сколько? Я пойду к друзьям, я соберу! Меня в округе все знают, меня знают очень уважаемые люди, они мне в долг дадут! Ты только скажи, сколько!
Глэд повернулся к костру и Тортоман засипел, поперхнувшись от ужаса. Слабая улыбка бывшего пленника не сулила ничего хорошего.
— Ну что, уважаемый господин советник по безопасности? Как я понимаю, вы меня вспомнили. Хотя, не так много дней прошло с той поры, как этими вот руками вы выжгли мне глаза. Всего лишь три месяца, если мне память не изменяет.
Висящий задергался всем телом, безуспешно пытаясь освободиться.
— Я надеюсь, вы меня хорошо теперь понимаете? К сожалению, я не могу похвастать красивым произношением, умные слова мне плохо даются, я их просто не знаю. Что поделаешь, меня учили крестьяне и рыбаки. А слышал я по большей части ругань в местных лабиринтах и крики торговцев на рынке. Хотя, теперь я могу перевести, какие именно слова так вас рассердили в тот вечер. Эти слова — я не забуду до последней моей минуты. Этими словами меня приветствовали ваши подчиненные в крепости, каждое утро, перед каждым упражнением… Если вас это порадует, я могу извиниться за сказанное. Не знал, что произношу, не объяснили мне тонкости местных наречий.
Глэд вернулся к костру, перевернул охваченные огнем поленья и вернулся обратно.
— Нет, нет, — сипел Тортоман, — я ни в чем не виноват, это все они, колдун и его прихвостни! Это они письмо написали про орков, а у меня приказ, я действовал по приказу!
— Тссссс… — приложил палец к растрескавшимся губам безглазый. — Суетиться не будем. Я не закончил. Осталось чуть-чуть. Как говорил, я извиняюсь за то, что произнес, не понимая, три месяца тому назад. Но должен вас расстроить, господин советник — или вы уже бывший советник? Должен расстроить — так как скажу то же самое, но уже совершенно осознанно. ТЫ У МЕНЯ
Горячая струя побежала по ногам и закапала на песок, в нос ударил резкий запах мочи. У висящего глаза налились кровью, а всю пещеру заполнил его нескончаемый вопль ужаса. Глэд тем временем расстелил рядом с пленником небольшой коврик и стал выкладывать на него пугающие обломки костей, заостренные палочки и прочие непонятные предметы. При этом он спокойно продолжил речь, не обращая внимания на бьющееся в страхе тело.
— Надо признаться, господин советник, что вы меня сильно рассердили. Правда, желание просто порвать вас на части прошло. Но ненависть — она осталась. Холодная и неприятная для вас рассудительная ненависть. А еще, у меня к вам есть ряд вопросов. Разных вопросов. Может быть, слишком много вопросов для столь слабого человека, как вы. Но я постараюсь получить от вас ответы. Даже если вы не захотите со мной разговаривать. Кстати, надо заметить, что мы находимся на моем персональном кладбище. Видимо, скоро на нем будет прибавление. В любом случае — место тут тихое, безлюдное. Нас никто не побеспокоит в процессе беседы. Надеюсь, что потом, когда все закончится, вам тут понравится. Чистый песок, персональная могила, могу оформить личное надгробие. После одного неприятного инцидента — больше покойников никто не раскапывает.
Глэд взял в руки заостренную кость и поднялся.
— Хорошо, пора начинать. Вы можете не волноваться. В отличие от вас, я помню заветы моих братьев с восточных равнин. Зрячий пленник намного лучше слепого понимает, что его ожидает. Зрячий способен осознать, что именно его ждет. А это делает пленных сговорчивее. Поэтому — я не стану следовать традиции «око за око». Господин советник, вам повезло — вы сможете видеть всю процедуру, от начала и до конца.
И слабая улыбка покинула лицо безглазого человека.
Налетевший порыв ветра захлопал надорванным куском шкуры, покрывающим завалившуюся юрту. Громкий звук спугнул десяток ворон, что с недовольными криками поднялись над сваленными в кучу телами, покружились и вернулись к прерванной трапезе. Одна из птиц потеребила обломок стрелы, каркнула и перескочила на другое место.
Бывшую ровную площадку рядом с юртой Мало-Мохнатой испятнали следы лошадей и людей. Стремительное нападение не позволило оркам оказать какое-либо организованное сопротивление. Следопыты выбили стрелами самок и большую часть молодняка. Один из малышей успел схватить меч и юркнул в крайнюю юрту, огрызаясь оттуда на крики и требования выйти. Промасленное старое жилище сожгли вместе с ним. Никто не хотел в полутьме получить удар железом в живот.
С убитых ободрали шкуры, нанизали на грубую нитку выбитые клыки. Собрали скудное оружие, пошарили в разоренной стоянке и утром погрузили все это на лошадей. Двух оставленных в живых маленьких девочек связанными посадили в седла, после чего караван, не спеша, тронулся на запад. Позади над пепелищем и сваленными в кучу телами уже кружили вороны.
На вторые сутки после похорон Тортомана пришел яркий сон, с пугающими багровыми красками, отливающие огнем с широких листьев, обильно покрывающих несущие в неведомую высь ветви. Воздух наполняла ненависть, сочащаяся следом за яркими лучами солнца, изредка пробивающими сплошной полог леса. Ощущение нависшей угрозы возникло столь явно, что Глэд проснулся и долго лежал, отрешенно уставившись в низкий потолок.