Рассвет страсти
Шрифт:
– Ну, Дженкинс, что там у тебя?
– Я нашел этого малого в вашем лесу, сэр. Вот с этим. – И Дженкинс поднял тушку кролика. Красная физиономия сэра Генри сделалась еще краснее.
– Что-о? Браконьерствовать в моем лесу? Я этого не потерплю. – Его маленькие темные жадные глазки гневно вперились в Аллегру. – Да как ты посмел, мошенник, охотиться на моей земле? Разве ты не знаешь, что браконьерство есть преступление?
Аллегра, мгновение поколебавшись, покачала головой:
– Нет, ваша милость, откуда мне было знать. Я не здешний. В Каролине, где я жил, леса принадлежат всем. И кролики тоже. Там я охотился сколько хотел, и никто мне не запрещал.
Сэр Генри откусил кусок мясного пирога, и до Аллегры донесся его восхитительный, дразнящий запах.
– Незнание закона не освобождает от ответственности за его нарушение, – жуя, пробормотал сэр Генри.
– Смилуйтесь, сэр Генри, – сказал Дженкинс, почтительно коснувшись рукой полей своей шляпы. – Он неплохой парнишка, да и к тому же его добыча теперь у вас. – Фермер протянул кролика одному из слуг сэра Генри. – А коли так, то вы не понесли урона. Может, не надо притягивать его к суду?
– Хм! Стало быть, предлагаешь оставить его безнаказанным? А что же делать зимой, когда из-за браконьеров вроде него мне придется голодать?
– Сэр Генри, я мог бы как следует его выдрать. Может, этого наказания с него хватит, а?
– Ну хорошо, ведь он еще ребенок. Я не хочу заковывать ребенка в кандалы.
Аллегре, благополучно избежавшей одного наказания, совсем не хотелось нарваться на другое. Между тем сэру Генри явно надоел этот разговор, и ему, судя по всему, не терпелось вернуться к прерванной трапезе. Надо ковать железо, пока горячо.
– Ваша милость, я не нанес вам никакого урона, – сказала девушка, вздернув подбородок. – Этот кролик не из вашего леса. Я поймал его на земле лорда Ридли.
Сэр Генри недовольно посмотрел на Дженкинса:
– Это правда?
Дженкинс отпихнул носком сапога комок засохшей грязи.
– Откровенно говоря, сэр, я не видел, как он убил этого кроля. Но тушка была еще теплой…
– Ридли, – с насмешкой произнес сэр Генри. – С какой стати я должен заботиться об имуществе этого несчастного труса? У него не хватает духу даже на то, чтобы самому предъявить обвинение тем, кто его грабит. Удивительно, что его до сих пор не обобрали до нитки. Покойный Эллсмер был не таков.
– Что? – невольно попятившись, выдохнула Аллегра. – Что вы сказали?
Мысли ее путались; наверняка во всем виноват голод: это из-за него она ослышалась.
– Покойный Эллсмер? Джон Уикхэм… умер?
Сэр Генри пожал плечами:
– Скоро уж два года, как его похоронили.
Аллегра так стиснула кулаки, что побелели костяшки пальцев.
– Ты лжешь, негодяй! Уикхэм жив!
Сэр Генри вскочил на ноги, лицо его сделалось багровым.
– Ты смеешь грубить мне, молокосос, после того как я только что пощадил тебя, избавив от тюрьмы? Говорю тебе, он умер, мирно почил в своей постели.
«Я сойду с ума», – подумала Аллегра. Его слова вонзались в ее сердце как ножи.
– Он не мог умереть! – вскричала она. – Этот подлый негодяй не мог умереть. Ведь не прошло и года, как он продал Бэньярд-Холл.
– Это был его сын, Томас. Новый барон Эллсмер.
Аллегра отказывалась верить. После стольких лет ожидания!.. Сэр Генри лгал, чтобы заполучить ее.
– Лжец! – Закричала девушка. – Подлец! Мерзавец!
Вне себя от ярости и муки она повернулась к столу, схватила тарелку с жарким из голубей и что было сил швырнула в лицо сэру Генри.
Сэр Генри рассвирепел; его маленькие заплывшие глазки засверкали бешенством, сделавшись похожими на два блестящих черных уголька.
– Ах ты гаденыш! – проревел он, брызгая слюной. – Ну хорошо же, сейчас я тебе покажу, как меня оскорблять. Дженкинс не может поклясться, что кролик был мой, а выдвигать обвинение от лица Ридли я не собираюсь. Так что тюрьма тебе не грозит. Но клянусь честью, прежде чем я тебя отпущу, ты заплатишь за свою дерзость.
Он щелкнул пальцами своим двум слугам и показал им рукой на железное кольцо, вделанное в стену таверны.
– Привяжите к нему этого сопляка и принесите мне хлыст.
– Нет!
Выхватив из-под камзола кинжал, Аллегра попыталась полоснуть им одного из бросившихся к ней слуг по руке, но второй слуга так сильно ударил ее ладонью в висок, что с нее слетела треуголка, а сама она растянулась на земле. Оглушенная, не в силах сопротивляться, девушка почувствовала, как ее подняли на ноги и поволокли к дому. Аллегру грубо ткнули лицом в стену, вздели ей руки и привязали их к железному кольцу, так что веревка больно врезалась в запястья. Потом она услышала треск разрываемой рубашки и жилета и ощутила на своей голой спине теплые солнечные лучи. Она закряхтела, пытаясь освободить руки, но путы были слишком крепки. Один из слуг фыркнул:
– Поглядите, какая у него кожа, там, где нет загара. Белая и мягкая, как у девки.
– Да он еще совсем малец, – послышался тихий, мягкий голос Дженкинса. – Сэр Генри, пожалейте его.
Сэр Генри задыхался: похоже, усилия, которые ему пришлось сделать, чтобы пересечь двор, были для него чрезмерными.
– Пожалеть его? После оскорбления, которое он нанес мне и памяти Джона Уикхэма, моего доброго друга?
Уикхэм. При звуке этого ненавистного имени Аллегра почувствовала, что ярость ее утихает, уступая место оцепенению. Джон Уикхэм мертв. Мысленно девушка выругала себя. Надо было вернуться домой раньше, сразу после того как она похоронила маму. Даже если бы пришлось продавать себя, чтобы оплатить проезд.
Она прекратила тщетные попытки освободиться. Теперь уже не важно, что случится с ней. Джон Уикхэм умер, но не от руки Бэньярда, как она обещала маме.
Что ж, она начнет все сначала, ведь решимости ей не занимать. Томас Уикхэм тоже сыграл свою гнусную роль. Юный возраст не помешал ему свидетельствовать, когда судили отца. И его обвинительные показания окончательно склонили тогда чашу весов, и отец, ее любимый отец был осужден. Ничего, она выдержит порку сэра Генри. После, когда все закончится, Аллегра отправится в Лондон, разыщет там Томаса Уикхэма и отомстит ему. Не отцу, так сыну. Она…