Рассвет
Шрифт:
— Мне так грустно, — сказала она вслух. — Я рассержена, и разочарована, и не знаю что делать. Ах, Том, я тебе голову готова оторвать. Как ты можешь так поступать? Как ты можешь, ведь ты всегда видел вокруг себя добро и порядочность, я учила тебя быть добрым и порядочным.
Она все еще сидела там, когда послышался шум подъезжающей машины, затем скрежет поднимавшейся двери гаража. Минуту спустя она увидела в окно Бэда с Томом, достававших ручные косилки из сарайчика для инструментов. Бэд строго следил за тем, чтобы трава вокруг клумб
Выбрав более трудный путь, она стала ждать, когда Бэд с Томом войдут в дом.
— Запарились, наверное, — сказала она. — Я приготовила чай со льдом. Садитесь. Я хочу поговорить с тобой, Том, твоему отцу тоже стоит послушать, — и, бросив на мужа яростный взгляд, начала: — Том, где ты был вчера вечером?
Будучи по натуре честным, Том не умел убедительно лгать. Увидев сейчас, как расширились его глаза и поднялись брови, собрав лоб в морщины, она поняла, что он встревожен.
— Гулял тут неподалеку. Нужно было кое с кем встретиться. А что?
— Я просто хотела уяснить для себя кое-что. Ну и как, встретился ты с кем хотел?
— Не совсем. Видел пару ребят, поздоровался с ними, но дальше Ист Оук не пошел. Мне стало скучно, и я вернулся домой.
— Дальше Ист Оук не пошел. Значит на Фейрвью ты не был.
Красивые глаза сына раскрылись еще шире, и он с упреком воскликнул:
— Мам, не думаешь же ты, что это я бил окна в том доме? — И, рассмеявшись нелепости такого предположения, продолжал: — Или что это я стрелял? — Понизив голос, он огляделся вокруг с заговорщическим видом. — Знаешь, я открою тебе секрет. Я международный террорист. Я не стану пачкать себе руки подобными мелочами.
— Я говорю серьезно, Том. Не пытайся отшутиться.
Он, видимо, чувствовал себя все более неспокойно, потому что встал в позу обиженного.
— Вовсе я не пытаюсь отшутиться.
— Не лги мне, Том. Ты был в той толпе на Фейрвью. Лу Фостер тебя видела. Они с мужем как раз проезжали мимо.
Том молчал. Бэд налил из кувшина еще один стакан чаю, но тоже ничего не сказал.
— Так как же? — настаивала Лаура.
— Ну, хорошо. Я ходил на Фейрвью, а не на Ист Оук. Довольна?
— Нет, потому что ты солгал.
— Я не ребенок. Я, что, должен отчитываться за каждый свой шаг?
— Ты знаешь, что дело не в этом. Разве я когда-нибудь требовала у тебя отчета? Ты всегда пользовался максимальной свободой, как, наверное, никакой другой мальчик. Но вчера вечером ты повел себя необычно. На Фейрвью произошло нечто из ряда вон выходящее. Что ты там делал? Я хочу знать это.
— Ну, хорошо. Я ходил на митинг в поддержку Джима Джонсона. Для тебя не секрет, что я поддерживаю Джонсона, кстати, и папа тоже.
— Тогда почему ты сразу не сказал, что идешь туда?
— Потому что ты ненавидишь Джонсона, — ответил Том на сей раз с оттенком пренебрежения.
Она вспыхнула.
— Я никого не «ненавижу». Да, я не одобряю его кандидатуру, но ты имеешь полное право голосовать так, как считаешь нужным. Нет, Том, ты ушел из дома потому, что не хотел, чтобы я, мы знали, с кем ты встречаешься. Ты был в машине с молодой девушкой и мужчиной постарше. Кто они? Почему надо делать из этого секрет?
— Оставь его в покое, Лаура, — вмешался Бэд. — Это становится похоже на допрос с пристрастием. И ты до смерти напугала Тимми.
Вернувшийся тем временем домой Тимми стоял в дверях, недоуменно глядя на них.
— Тимми — член нашей семьи и достаточно взрослый для того, чтобы знать, что в ней происходит. А у нас есть полное право знать, с кем проводит время наш сын.
— Нет, — сказал Бэд, вставая, — Том прав. Он не ребенок. Он не должен отвечать нам, как малыш из детского сада. Если он хочет встречаться с девушкой, то не должен объяснять нам, с кем проводит время, — и он посмотрел на Тома с выражением, которое Лаура тут же узнала — выражением соучастника.
— Нет? Что ж, посмотри на это и скажи, что ты думаешь. — Заведя руку за спину, она взяла со стола номер «Независимого голоса». — И ты пишешь для этой газеты, Том? Вот с кем ты водишь знакомство. Прочти это, Бэд.
Бэд прочитал колонку и вернул ей газету.
— Свобода слова, Лаура. С этим не поспоришь.
— Это отвратительный бред.
— Ты так считаешь.
— И ты тоже.
— Может быть, но дело не в том, что я считаю.
— И как такое могло случиться с нашим Томом? — жалобно спросила Лаура.
— Ничего с ним не случилось, — нетерпеливо возразил Бэд. — У него есть голова на плечах. Он умеет думать и имеет собственное мнение. У нас свободная страна.
— Да, надеюсь, она такой и останется. Неужели ты не видишь, к чему идет дело? Клан.
— Я не состою в клане, мать, — Том называл ее «мать», когда сердился или был исполнен сознания собственного превосходства. — Эта газета не поддерживает клан. Так же как и Джим Джонсон, о чем мы уже несколько раз говорили.
— Да, говорили, но меня это не убеждает. Корреспондент, присутствовавший на митинге вчера вечером, сообщает, что Андерсон поносил эту негритянскую семью, заявляя, что они не имели права въезжать в дом Блейров. Я слышала по радио.
— А выступление по радио самого Джонсона ты слышала? — спросил Бэд. — Он совершенно недвусмысленно осудил вчерашнее нападение.
— О, — вскричала Лаура, — это было ужасно. Несчастные, перепуганные люди. И твоя газета тоже несет ответственность за случившееся. Ты знаешь это, Том. Ты это знаешь.