Рассветы над Вавилоном
Шрифт:
– Вряд ли, – сухо отозвался Рейнгольд.
– Я тоже думаю, что вряд ли. Теперь дальше. В Нариме, как я понял, командовал парадом Рори, так как Виктория Викторовна, которую они все боятся там как огня, бледнея только при упоминании о ней, находилась в отъезде.
– Ты думаешь, что… – начал Артур.
Закончить ему не удалось. В дверном проеме неожиданно показалась голова Глеба.
– Я тоже хочу скотча, – попросил студент.
Реплика его осталась без внимания.
– А
Артур помолчал, косясь на Карину, а потом сказал, набравшись необходимого для этого духа:
– Хорошо. Если мы предполагаем, что таинственная посетительница Гарифа Зарифовича и есть демонизированная в некоторых кругах Виктория Викторовна, то тогда почему он сейчас в больнице, а не в крематории?
– А мы что, ее планы знаем? – мгновенно отреагировал Давид. – Карина вон тоже жива-здорова, сидит кроссовки свои рассматривает, хотя в помещениях принято разуваться. Может, у Виктории Викторовны и не было планов по устранению! Мы же не знаем. Пока.
– Не знаем, – согласился Артур.
– Мне можно стаканчик скотча? – не сдавался студент.
– Можно, – разрешил Буров, – возьми в баре бокал. Два, слышишь, два возьми.
Глеб вытащил из бара бокалы, поставил на стол, а Давид быстро наполнил их виски. Студент схватил свой и отошел в угол гостиной, видимо, не до конца поверив в свое счастье, а Буров поставил второй перед Кариной и повторил вопрос, который уже пытался задать ей некоторое время назад:
– Карина, ты когда-нибудь пробовала двадцатилетний шотландский скотч?
Та упорно молчала, рассматривая кроссовки.
– Выпей, – спокойно гнул свою линию Давид, – чуть полегче будет. Знаю, двадцати одного тебе нет, но я бывший полицейский, Артур тоже, поэтому под нашим присмотром – можно.
Тем временем в гостиную подтянулась и Валя. Буров на секунду отвлекся от Карины, рассматривая прическу Валентины, а Фатахова вдруг схватила бокал с огненной водой и, в два глотка осушив его, поставила обратно на стол. Давид молча покосился на Карину, а Рейнгольд пробормотал в ее сторону:
– Лучше помаленьку, детонька.
Буров потянулся к бутылке – там оставалось еще немного скотча – и чуть-чуть освежил свой стакан и стакан Артура, а остатки вылил Карине.
– Ты, Кариныч, действительно, давай потихонечку. Слушай дядю Арчи. Более известного как Артура Рейнгольда. Он мужик головастый, хотя внешне и не скажешь.
Буров критически осмотрел Артура.
– А что тебя в моем внешнем виде не устраивает? – ухмыльнулся тот.
– Какой-то ты несуразный. Неопрятный.
– Ох, извините, пожалуйста, – иронично пропел Рейнгольд.
Карина тем временем сделала еще один глоток, поменьше, и, поставив бокал обратно, вдруг произнесла громко, четко и ясно, вызвав тем самым всеобщее внимание:
– Это из-за меня все. Я виновата. Думала часто: чтоб ты сдох! Прямо так и думала. Он меня на вечеринку не пускает, так от злости лопалась. Сижу у себя и бешусь: лучше уж сиротой быть круглой, чем под такой вот опекой. Ну вот, а теперь сирота почти. Из-за меня все! Я виновата.
Буров, улыбаясь, посмотрел на нее.
– Кариныч, ты действительно очень влиятельная персона, но не приписывай себе лишку. Я думаю, здесь-то как раз все и наоборот. Давай отталкиваться от фактов. Папа твой жив, хотя на данный момент и без сознания в больнице лежит. Но жив. Бог – он сильнее дьявола. А любовь – она сильнее ненависти. Папа твой жив, а это значит, что твоя любовь – она сильнее этих дурацких эмоций. И никакая ты не сирота. Понимаешь? Ну какая же ты сирота при живых матери и отце? Пусть одна и неизвестно где, а второй пока еще без сознания под капельницами.
Карина молча сделала глоток виски. В повисшую над гостиной тишину вновь вмешался студент. Он спросил, аккуратно опуская свой опустевший бокал на стол:
– А еще есть?
И тут вспыхнула Валентина.
– Ты что, Глебка, нажраться решил? Зачем? Страх приглушить? Все-таки думаешь совершить первое перемещение через вертушку? Хочешь довести себя до состояния амебы? Чтобы не так страшно было?
– Что ты разоралась? – попытался урезонить девушку студент. – От двух бокалов хорошего скотча еще никто во Вселенной в амебу не превращался!
– Ты что, никогда не перемещался? – вцепился в информацию Буров.
– Никогда… – с показной усталостью ответил Глеб.
– Почему? – спросил Давид, сверля его темными от виски глазами.
– Налейте еще стаканчик – расскажу!
– Тьфу ты! – фыркнула Валя. – У него дядя исчез, не добравшись до Сингапура. И он дрейфит. Думает, что и его засосет.
Буров встал и молча направился к бару. Вынул оттуда девственную в своей полноте бутылку такого же скотча, открыл ее и наполнил бокал студента.
– Дядя, говоришь? – спросил Давид, протягивая Глебу алкоголь. – Родной брат твоего отца? Василевич?
– Откуда вы знаете?
– Так ты же фамилию называл.
– Свою, – парень отхлебнул виски, – не дядину.
– Да. Но дядина есть у меня в списках. Фамилия красивая, белорусская. Не очень-то редкая. Поэтому я и помалкивал до поры.
– В каких еще списках? – не понял Глеб.
– В списках потеряшек, – улыбаясь, ответил Буров, – лостменов.
– А вы-то здесь при чем?