Шрифт:
Мой дорогой, уважаемый, любимый первый читатель. Ты прости, но я сразу открою тебе правду о себе, потому что иначе все это будет выглядеть очень некорректно. Спросишь, зачем извиняться? Правда не может навредить, по крайней мере, стратегически, так? Так, да не так! Дело в том, что я не человек. Меня зовут Штеффи Рауф, и я последняя из оставшихся на земле биоэнергетических систем пятого поколения. Для краткости ты же и называл нас почти всегда не иначе как БЭС. Книга, которую написал робот. Понравится ли это тебе? Особенно учитывая мою репутацию…
Я
И еще одно. Я планировала писать социальную драму (ведь это так модно сейчас), но повествование сразу утекло куда-то в сторону детектива, ответвилось романтической комедией и затем огорошило меня чем-то похожим на мелодраму. Есть тут и элементы приключенческого романа… Значит, перед тобой внежанровая мозаика. Как говорится, назвалась скво – полезай в вигвам.
…А твоя жизнь, мой друг, – это приключение. Просто тебе не всегда это видно изнутри, а мне со стороны очень удобно наблюдать за тем, как ты спасаешь мир или просто пытаешься перейти 6-ю линию ВО так, чтобы тебя не прибило сосулей.
Часть первая
В этот раз его разбудило назойливое щебетание канарейки. Когда он только устанавливал эту систему оповещения в свою холостяцкую берлогу, то был сильно заинтригован постоянно меняющимися звуками звонка. Если сегодня из динамиков трубило стадо слонов, то завтра вполне мог чирикать какой-нибудь какаду, который не только истерически вопил, но изредка еще и ругался, набравшись плохого от своего же хозяина. Сейчас выводила трели канарейка. Буров слез с дивана и нехотя направился к двери. Щелкнул электронный механизм ключа, и перед ним предстало усталое лицо молодой женщины в странном светло-сером берете.
– Ты кто? – спросил он, опасливо рассматривая головной убор гостьи.
– Адель, – ответила девушка.
– Адель, значит, да?
Буров задумался. Лицо женщины казалось ему знакомым.
Вчера примерно в это же время его разбудил прорвавшийся через все установленные им блоки поток видеоинформации от Гарифа Фатахова. Неожиданно загорелся синим большой экран монитора, вмонтированного почти под потолок его гостиной. Спал Буров в ней же, на диване, поэтому внезапно оживший монитор практически сразу разбудил его. Огромные тихоокеанские волны около тридцати секунд бороздили экран, а затем сменились на усталое и недовольное лицо пожилого мужчины, морщинистое, загорелое лицо, обрамленное редкими седыми волосами и такой же редкой и седой бородкой. Только веселые искорки голубых, даже скорее цвета лазури, глаз говорили, что старость этого человека затронула лишь его телесную оболочку.
– Давидик… – обратилось к Бурову лицо и грустно улыбнулось, глядя куда-то между диваном, на котором он только что сел, и журнальным столиком.
На столике лежали плоский прямоугольник новейшей южнокорейской мини-книжки, пачка сигарет, пепельница, а еще гордо возвышалась опустошенная наполовину бутылка «Георга Пятого».
– Гариф Зарифович, – отозвался Буров, – от вас не спрятаться, не убежать.
– Бегущий воин – трус, Дава. Мне нужно поговорить с тобой.
– Говорите, – сказал Давид, доставая сигарету из пачки.
– Так не годится. Вопрос деликатный. Глаза в глаза.
Гариф внимательно посмотрел сначала на Давида, а затем на бутылку виски на журнальном столике. Немного подумав, он продолжил:
– Сам, наверное, заеду. Завтра. Часов в семь вечера. Согласен?
– Почту за честь, Гариф Зарифович, почту за честь, – ответил Давид.
Дождавшись, когда лицо на мониторе вновь сменится океанскими волнами, а затем и вовсе превратится в черный квадрат, он наполнил стоявший там же, на столике, бокал виски и, осушив его в три прихода, снова лег на диван и достаточно быстро заснул.
Между вчерашней побудкой от Гарифа и сегодняшним щебетом канарейки Давид просыпался трижды. В одно из таких бодрствований даже умудрился перекусить остатками позавчерашней пиццы, но каждый раз подходившая к своему логическому завершению бутылка виски неизменно возвращала его на уютный диванчик в гостиной.
А теперь вот этот комичный берет с помпоном и карие глаза, рассматривавшие его так пристально, как могут рассматривать только глаза докторов и полицейских.
– Я Адель, – повторила женщина, улыбнувшись. – Не помните? Позавчера заходила. Брошюры вам оставляла. Я из Церкви Голубой звезды Эллиона.
В голове Давида закрутились шестеренки механизма воспоминаний. Девушка действительно приходила к нему позавчера. С целью, видимо, вербовки в свою секту сунула брошюры и попыталась было прочитать вводную лекцию. Однако позавчера шел второй день, когда для Давида не существовало иных богов, кроме Бахуса, поэтому он, еще пока бодрый и словоохотливый, пригласил даму в гостиную и сам прочитал ей лекцию по какой-то странной науке, расположившейся на стыке теологии и военного дела. Женщина, едва отбившись от него тогда, проявила завидную смелость, придя снова в эту квартиру. Теперь куда менее словоохотливый хозяин широким жестом пригласил ее пройти внутрь. Адель сделала шаг, но потом, как будто испугавшись чего-то, опустила глаза, внимательно рассматривая свои черные тяжелые ботинки, которые совершенно не сочетались с беретом. Давид, обратив внимание на ее взгляд, еще раз махнул рукой, намекая на то, чтобы она не отвлекалась на приличия. Адель быстро прошмыгнула в гостиную и села на мягкое кресло напротив дивана, с другой стороны журнального столика.
– А берет сними, – сказал Буров. – А лучше выкинь.
Девушка послушно стянула головной убор.
– Вы читали брошюры, которые я оставляла?
– Да, – соврал Давид.
Он посмотрел на гостью, а затем на ряд красных мигающих цифр, которые бегущей строкой перемещались по светло-серой стене гостиной, ни на секунду не давая забыть о постоянном течении времени.
– Ты чай можешь заварить? Там на кухне найдешь. С мятой. Шесть вечера, через час Гариф приедет, хоть чаем его напою.