Растения доктора Синдереллы
Шрифт:
Странные посторонние шумы – грохочущие или пронзительно свистящие врывались вдруг в повседневный звуковой фон, фантастические краски, которых я раньше никогда не видел, мерцали у меня перед глазами. Загадочные существа возникали передо мной и совершали в призрачных сумерках какие-то непонятные действия.
Они произвольно меняли свою внешность, падали вдруг замертво, потом длинными слизистыми кишками ускользали в водосток или в дурацком отупении сидели нахохлившись в темных прихожих.
Такое состояние обостренной чувствительности не было постоянным – оно, подобно Луне, проходило через различные
А почти полная потеря интереса к людям, чьи надежды и чаянья доносились до меня как далекое эхо, свидетельствовала, что моя душа совершает какое-то таинственное паломничество в сторону прямо противоположную человеческой природе.
Вначале я лишь прислушивался к шепоту наполнявших меня голосов, вскоре же повиновался ему, как зашоренная кляча.
Как-то ночью этот шепот погнал меня на улицу; бесцельно кружа по тихим переулкам Малой Страны, я восхищался фантастическими старинными дворцами этого самого мрачного в мире городского квартала.
В любое время суток – днем и ночью – здесь царит вечный сумрак.
Какое-то смутное свечение, как фосфоресцирующая Дымка, оседает с Градчан на крыши домов.
Сворачиваешь в какой-нибудь переулок, сразу погружаясь в омут мрака, и вдруг из оконной щели тебе в зрачок вонзается длинная колдовская игла призрачного света.
Потом из тумана выплывает дом с надломленными плечами и покатым лбом; как давно околевшее животное, бессмысленно таращится он в небо пустыми люками крыши.
А рядом выворачивает шею другой, жадно кося горящими окнами вниз, на дно колодца: быть может, сын золотых дел мастера, который утонул сто лет назад, еще там. А ты идешь дальше, спотыкаясь на горбатом булыжнике мостовой, и если вдруг резко обернешься, то можно побиться об заклад, что встретишься глазами с какой-нибудь бледной расплывшейся мордой, глядящей тебе вслед из-за угла – и не на высоте человеческого роста, нет, много ниже, на уровне головы крупной собаки…
На улицах никого.
Мертвая тишина.
Древние ворота молчат, закусив потрескавшиеся губы.
Я свернул в Туншенский переулок, к дворцу графини Моржины.
Там, во мгле, притаился узкогрудый, в два окна дом – зловещее, чахоточное строение; меня что-то остановило, и я почувствовал, что погружаюсь в транс.
В таких случаях, марионетка чужой воли, я действую молниеносно и даже не подозреваю, что случится в следующую секунду.
Я толкнул слегка притворенную дверь, уверенно, как будто этот дом принадлежал мне, прошел по коридору и спустился по лестнице в подвал.
Внизу невидимые нити, которые направляли меня, ослабли, и я остался во мраке с мучительным сознанием своей подневольной зависимости.
Зачем я спустился в это подземелье, почему мне никогда не приходило в голову положить конец болезненному наваждению? Я болен, просто болен, а следовательно, и речи не может быть ни о каком таинственном потустороннем влиянии.
Но тут я вспомнил, как открыл дверь, вошел в дом, спустился по лестнице – ни разу не споткнувшись, как тот, кто отлично знает каждый свой шаг! – и все мои надежды враз улетучились.
Постепенно мои глаза привыкли к темноте, и я осмотрелся.
Там, на ступеньках лестницы, кто-то сидел. Как же я его не задел, когда проходил мимо?! Смутно вырисовывалось
Черная борода спадала на обнаженную грудь. Голые руки.
Лишь ноги, казалось, были закутаны в какие-то лохмотья.
В положении рук было что-то странное – выкрученные в локтях в обратную сторону, они торчали почти под прямым углом к предплечьям.
Я долго рассматривал сидящего на ступеньках человека.
Трупная окоченелая неподвижность была настолько противоестественна, что его фигура казалась просто контуром, который навечно въелся в темную стену.
Меня знобило от ужаса, и я двинулся дальше, следуя изгибам подземного хода.
В одном месте, нащупывая стену, я схватился за ветхую деревянную решетку, какие обычно употребляют при разведении вьющихся растений. Как оказалось, они здесь росли в изобилии – я почти повис в сетях лианоподобных зарослей.
Меня только смущало, почему эти растения – или то, что там было, – такие тугие и теплые и почему при их осязании появлялось ощущение живой человеческой плоти?
Я стал ощупывать один из стеблей, и вдруг мои пальцы сжали что-то выпуклое, величиной с желудь, холодное и склизкое. Я испуганно отпрянул. Ядовитый жук?
В этот момент впереди мигнул какой-то слабый отблеск и на секунду осветил стену.
Страх, ночные кошмары – все, что у меня раньше связывалось с подобными понятиями, – было ничто по сравнению с этим мгновением.
Каждая фибра моего существа вопила в неописуемом ужасе.
Неслышный вопль парализованных голосовых связок, который ледяным клинком пронзает человека сверху донизу.
Вся стена до самого потолка была опутана густой сетью кроваво-алых вен, как ягодами усыпанной сотнями вытаращенных глаз.
Один, который только что выскользнул из моих пальцев, еще покачивался на кровавом стебле и злобно косился в мою сторону.
Я почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и, теряя равновесие, сделал еще два-три шага дальше во мрак; в ноздри ударил тяжелый тучный дух перегноя, запах грибов и айлантов.
Колени подгибались, и я бешено замахал руками, пытаясь удержаться на ногах. И тут я увидел перед собой маленький тлеющий нимб – гаснущий фитиль масляной лампы; в следующее мгновение он полыхнул снова. Я бросился к лампе и дрожащими пальцами вывинтил фитиль – крошечный коптящий огонек был спасен. Я резко обернулся, словно для защиты выставив лампу.
Помещение было пусто.
На столе, где стояла лампа, лежало что-то продолговатое, тускло отсвечивающее.
Моя рука потянулась к нему, как к оружию. Но в моей ладони оказался легкий чешуйчатый предмет.
Ничто не шелохнулось, и стон облегчения вырвался из моей груди.
Осторожно, стараясь не загасить пламя, я стал освещать стены.
Повсюду тянулись деревянные шпалеры, увитые сложными сплетениями вен – очевидно, искусственно сращенных; густая темная кровь пульсировала в них. Жутко мерцали грозди бесчисленных глазных яблок, растущие вперемешку с какими-то отвратительными, похожими на малину наростами; когда я проходил мимо, они провожали меня настороженным взглядом. Глаза, большие и маленькие, всех цветов и оттенков. С чистой, ясной радужной оболочкой, и рядом – водянисто-голубой лошадиный глаз, с мертвым, направленным вертикально вверх взглядом.