Шрифт:
Растворил я окно, - стало грустно невмочь, -
Опустился пред ним на колени,
И в лицо мне пахнула весенняя ночь
Благовонным дыханьем сирени…
К.Р.
Наверно, не было на свете другого цветка и не было другого запаха, которые он ненавидел больше. Его раздражали умничанья по поводу ассоциаций, но если бы кто-то спросил, почему он так не
…Он стоял на перроне и пристально разглядывал колеса вагона, пытаясь представить, что испытывает человек, когда эта махина наезжает на него, давит, рвет, размалывает. А еще – что именно напишут в газетах, если он не сядет сейчас в вагон, а пройдет в самое начало платформы, подождет, пока поезд тронется, и шагнет вниз. Скорость будет еще совсем маленькая, но затормозить поезд все равно не успеет.
Совсем сдурел, Каренина хренова!
Андрей резко встряхнул головой, отгоняя навязчивые мысли, протянул проводнице билет и вошел в вагон.
– До Остравы один поедете.
Он только плечами пожал. Один – ну и отлично. И не видеть бы никого больше. Вообще никогда.
Опять??? И что тебе неймется-то? Все у тебя есть – и жена-красавица, и работа за границей, и вообще все тридцать три удовольствия. И, заметь, дорогой товарищ, все тебе словно само с неба свалилось. Другие вон пупы рвут и все равно к концу жизни половины того не имеют, что у тебя есть, а ты тут мировую скорбь изображаешь и представляешь, как будут выглядеть твои неаппетитные кишки, намотанные на колесо локомотива. Граждане, да он идиот!
А может, как раз все дело в том, что само с неба свалилось, а я не просил?
Так ведь и не отказывался особенно, не так ли? Или, скажешь, тебе это не надо было? Еще как надо!
Гроза, которая с самого утра никак не могла сосредоточиться и разразиться, наконец-то собрала в своих недрах критическую массу и обрушилась на Прагу.
– Дождь в дорогу – хорошая примета, - улыбнулась проводница.
Андрей мрачно кивнул. В приметы он не верил. И ничего хорошего не ждал. Зато его в Ленинграде как раз ждали. Только не хорошее, а совсем наоборот – Марина. Впрочем… Кто сказал, что она его ждет? Он ведь своим приездом ей только помешает.
Он следил за змеящимися по стеклу струйками и не мог сосредоточиться ни на одной мысли. Равнодушное оцепенение, охватившее тело, потихоньку окутало и мозг. Перестук колес, мерное мелькание столбов гипнотизировали и мягко увлекали за какую-то призрачную грань, подальше от повседневности.
– Острава! – торжественно и громогласно, чтобы слышал весь пустой вагон, объявила проводница.
Андрей словно из омута вынырнул. Давно стемнело, а он и не заметил. С визгом и воплями в вагон загружалась группа подростков. Туристы. Он поморщился: еще не хватало с ними в купе ехать. Но пронесло - зашла очень пожилая супружеская пара. Андрей равнодушно смотрел, как величественно они располагаются на нижних полках, когда в дверях показалась совсем юная девушка с необъятным букетом сирени в руках. За ее спиной стоял мужчина лет тридцати с сумкой в руках. Быстро забросив сумку на багажную полку, он неловко поцеловал девушку, сказал ей что-то на ухо и поспешил к выходу.
Поезд тронулся. Девушка присела на краешек нижней полки и опустила лицо в букет.
– Я вам сейчас банку дам, - сказала, проходя мимо, проводница. – Ох, как пахнет!
Пожилая дама покачала головой, и Андрею показалось, что ей очень хочется выкинуть за окно и сирень, и саму девушку. Но она посмотрела на своего мужа, и тот улыбнулся в ответ так лукаво, что стало ясно: была у них когда-то в прошлом связанная с сиренью романтическая история.
Забравшись на свою полку, Андрей попытался уснуть: рано утром предстояло пересечь границу. Но ничего не получилось. От запаха слегка кружилась голова, он был тревожным и каким-то… беззащитным. Сердце билось глухо и часто – словно в ожидании.
Он вышел в коридор. Соседка стояла и смотрела в окно. Андрей подумал, что даже не знает, кто она – чешка, русская. Вышел в тамбур покурить, вернулся – девушка по-прежнему стояла рядом с купе. Он подумал и, подходя, слегка задел ее, попросил прощения.
– Ничего страшного, - ответила она.
– Можно?
Она подвинулась, освобождая ему часть пространства у окна.
– Вы до Ленинграда? – спросил Андрей – чтобы хоть что-то сказать, не молчать.
– Не совсем. Живу в Ленинграде. А выйду в Вильнюсе. У меня там бабушка.
– Вы литовка?
– Наполовину. Папа литовец, мама русская.
– А в Остраву… в гости ездили?
– Д-да, - с легкой запинкой ответила девушка и вдруг посмотрела Андрею прямо в глаза. – Вроде как к жениху.
– Вроде? – переспросил Андрей, которому вдруг почему-то стало жаль, что эта милая голубоглазая девушка с едва заметными веснушками ездила к жениху.
– Так вышло, - теперь она, не отрываясь, смотрела на слегка ущербную луну, которая изо всех сил старалась не отстать от поезда. – Я играю в любительском театре. В прошлом году ставили пьесу чешского автора. И о нас написали в одном журнале. Чешском. И моя фотография там была. Ну, и… Станда узнал наш адрес и написал мне письмо. Я ответила. Начали переписываться. В общем… он пригласил меня в гости. Как невесту.
– И когда свадьба?
– Не знаю, - вздохнула девушка. – Понимаете… Вроде бы все хорошо, но… Как-то уж очень кстати все. У меня мама умерла год назад. А отец снова женился и уехал к жене в другой город. А мне очень тяжело одной жить. Не привыкла. И тут – пожалуйста. Парень хороший, умный, симпатичный. Небедный. За границей. Наверно, я просто дура.
– Наверно, вы его просто не любите.
– И зачем я только все это вам рассказываю? – девушка снова принялась напряженно следить за луной, которая словно играла в прятки, то скрываясь за тучами, то снова выглядывая.