Ратибор и сказки Вещего Леса. Книга 1. Золотые яблоки Даждьбога
Шрифт:
– Куда ты?!
Клубок тотчас вернулся, ткнувшись в ногу хозяина, и покатился прочь, зовя за собой.
– Чего удумал! – мальчик шел следом, не решаясь противиться, хотя в душу закрались сомнения. – А если… – он резко замолчал, сглотнув и застыв на месте.
Излучая неяркий желтый свет, пустыми глазницами мальчика сверлили зенки белого черепа.
* * *
Северные пределы Нави
– Ратибор, берегись! – Русалка билась как рыба об лёд. Не пройти.
Дар «видеть» превратился
То он гуляет с рыжеволосой девочкой – зависть волчком закружилась в груди навьей, обещая высверлить её насквозь. Особенно тошно было от понимания, кто на самом деле укрылся под личиной кокетливой балаболки, с такой легкостью вскружившей голову мальчику.
В другом она узрела, как внук Василисы идет по странному месту, наполненному Силой. Правда, видно было очень мутно. В глазах рябило от белесых берез. К тому же, как только хмурый хранитель сего места, сидевший с гуслями у костра, учуял соглядатая, видение пропало, а льдина, на поверхности которой оно промелькнуло, рассыпалась на мириады мелких острых осколков, часть которых оцарапала не успевшую увернуться русалку.
Девушка и раньше слышала об этом месте – в старинных преданиях, передаваемых между утопленницами из уст в уста, да в шепоте водяного, когда у того было смурное настроение. Но ни разу не придавала значения этим рассказам, тем более все в один голос твердили: «Туда не попасть».
– Море Забвения, – с натугой выдавила из себя Берегиня. – Дальние пределы и одновременно недосягаемая граница Царства Вечного Сна.
Русалка вспомнила: поговаривали, что сама Зима избегает лишний раз посещать сие место, боясь задубеть. А ещё говорили, что отсюда нет ходу несчастным, сумевшим добраться до здешних краев.
Это беспокоило меньше всего. Ведь там, в каждой грани плывущего под водой льда, жил мальчик, которого она однажды взялась оберегать, но предала. Только сейчас девушка начала понимать значение почти забытых слов.
– Это не просто лед! – Она провела рукой по ближайшему айсбергу, который тотчас отозвался, давая возможность «видеть». – Это осколки, оставшиеся после выковки Ока Силы.
Страх обуял мавку. Она понимала, что прикоснулась к тайне, которую ей не стоило знать.
Навья вновь узрела друга.
– Ратибор, берегись!
Мальчик один-одинешенек стоял на границе Нави, у Калинового Моста, а перед ним, высоко вознеся змеиные головы, возвышалось исполинское чудище.
Видение померкло. Она только сейчас заметила, что льдины образовали неумолимо сужавшийся круг, поняла, что угодила в западню.
– Не выскочить! – Русалка в очередной раз с размаху налетела на неподдающийся шершавый лед, оставляя куски плоти на его прозрачных, словно слеза младенца, краях.
Из черной бездны, куда Берегиня собралась погрузиться, уходя от смертельного кольца, раздался жуткий гул, словно там, на неведомой глубине, затаился невидимый исполин. Пальцы русалки начала сводить судорога, хвост коченел, едва подрагивая. Навья, не имея возможности сопротивляться, начала медленно опускаться в глубинную темноту.
Краем глаза заметив, что лед над головой, принимая форму кольца, являет сейчас отнюдь не Ратибора, а совсем иные образы, мавка обомлела, позабыв о надвигающейся опасности.
Неожиданно русалку обдало слабой волной. Как будто южное течение заблудилось в этих водах, даря толику тепла. Она еще успела подумать, что это чем-то напоминает ласкающий ветерок на исходе дня, как её подхватил стремительный поток, уносящий несостоявшуюся добычу прочь от ревущего с досады глубинного чудища.
Отлично запомнив, кого она узрела на ледяных стенках перед неожиданно пришедшей на выручку подмогой, русалка теперь точно знала, кто строит козни, смущая обитателей Нави.
* * *
Навь. Избушка на курьих ножках
– Ходют тут, бродют, чавой-то вынюхивают! – Хозяйка избы ворчливо бубнила под нос почти беззубым ртом, постукивая черенком метлы по полу, отчего по тесной горнице разлетались сор и вековая пыль.
Это «ходют тут, бродют» продолжалось некоторое время. Менялась интонация. Порою шипя, бабка делала паузу для раздумий, жевала губами, и всё начиналось заново.
– Чую-чую! – Ратибор аж подскочил на месте от этих слов и говора. Сразу вспомнились и недавний визит Бабайки в его квартиру, и те далекие приключения с Берегиней. Но нет, в избе они были всё также вдвоем: испуганный мальчик, нашедший то, что искал не радующийся нежданной находке, и дряхлая старуха в засаленном тряпье. – Кровь моя! Вот и пустили тебя стражи-черепа. Ух, я им! – помахала она метлой в сторону частокола, пристально уставившись на гостя.
Всё оказалось гораздо проще, чем думал Ратибор, хотя проход и открылся не там, где он ожидал. Клубок замер у картины «Баба Яга» знаменитого современного художника-славяниста, висевшей на стене в коридоре. Отец считал его одним из лучших последователей Константина Васильева. В этих картинах действительно таилась замерзшая в кратком миге покоя энергия. Они часто казались живыми, как и зеркала в купальскую ночь. Так было и сейчас. Холст ожил. Даже картинка на нем сменилась: слепя ярким желтоватым светом, мальчика как будто изучали черепа на частоколе. В их молчании явственно читался вопрос: «Пустить или испепелить?»
Вынырнув из воспоминаний, Ратибор решился:
– Может, лучше я пойду? – мальчик сделал неуверенную попытку встать, но был остановлен сухой и на удивление сильной рукой.
– Сиди! Ночь на дворе. Да и не потчевала я гостя, в баньке не выпарила, в печь… – Она запнулась, но после недолгого молчания поправилась: – На печь спать не уложила. – При этих словах старуха пододвинула к нему горшок с мутной, дурно пахнущей жижей, в которой что-то плавало, булькая и пытаясь выбраться.
– Сытый я! – мальчик отстранился, морщась от омерзения.