Ратибор. Забытые боги

Корчевский Юрий Григорьевич

Едва хозяйка вошла внутрь, как зазвучала арфа – это услаждали слух госпожи рабыни-арфистки. М-да, красиво жить не запретишь!

Носильщики подняли пустой паланкин. Впрочем, он не стал намного легче, хозяйка не была женщиной крупной или тучной.

Аякс скрылся в доме, носильщики обогнули дом. За ним располагались хозяйственные пристройки, дом для прислуги. Носилки оставили в сарае, где стояла украшенная деревянной резьбой колесница. «Для хозяина», – догадался Илья.

Носильщики прошли в небольшую

комнату.

– Твоё место, – на греческом, с акцентом, сказал ливиец.

Низкие топчаны с тонкими матрацами, набитыми высушенными морскими водорослями, стояли по углам. Посередине – стол. Больше в комнате не было ничего – шкафа или сундука для одежды, скамеек или стульев.

Илья с наслаждением улёгся – после долгой дороги ноги устали, работая на винограднике, он отвык от больших переходов.

От матраца пахло чужим человеком, видимо, тут раньше спал носильщик, вывихнувший ногу.

– Чего разлёгся, идём есть.

Но Илья и сам собирался спросить о еде – проголодался.

Носильщики прошли в трапезную для слуг. Два длинных стола, вдоль них – лавки. По самым скромным подсчётам, трапезная могла вместить полсотни человек.

Носильщики уселись за стол, и двое рабов поставили перед ними пиалы с чечевичной похлёбкой и положили лепёшки. Ложек, похоже, тут отродясь не было.

Илья, чтобы не опозориться, стал смотреть, как едят носильщики. Они отламывали кусочек лепёшки, макали его в похлёбку и отправляли в рот. При этом пиалы пустели быстро.

Илья решил поступить проще – он откусил от лепёшки и отпил из пиалы. Вкус был непривычный, но съедобный. Чечевичную похлёбку он пробовал впервые.

Носильщики переглянулись: так принимать пищу среди римлян, рабов, было не принято.

Ливиец сказал:

– Варвар.

Илья усмехнулся – вступить с ними в перепалку в первый же день он не хотел. С носильщиками ему жить какое-то время придётся, паланкин таскать. А ел он так, как ему было удобнее, всё лучше, чем лепёшку в похлёбке мочить.

Едва они успели доесть, рабы тут же убрали из трапезной пиалы и поставили на стол миски с тушёными бобами, обильно сдобренными сверху красным молотым перцем.

Илья попробовал – остро, даже чересчур. Но носильщики ели с удовольствием. Для Ильи пища непривычная, придётся привыкать, ибо со своим уставом в чужой монастырь не ходят и готовить привычные ему блюда здесь никто не будет.

Сразу же принесли кувшин с уже разбавленным вином и разлили его по кружкам. Разбавленное водой вино называли уксусом, и считалось, что его употребление полезно для здоровья.

После обеда или ужина они отправились в комнату. Солнце стояло ещё высоко, и сориентироваться во времени было сложно. В этих южных краях закат был быстрый. Только диск солнца коснулся холмов – и почти сразу же темно. На Руси темнеет медленно, а тут – как будто лампочку выключили.

Когда они входили в отведённую комнату, Илья споткнулся о подставленную ливийцем ногу, и двое других носильщиков весело засмеялись.

Илья устоял, не упал, но, проходя мимо ливийца, быстро и резко ударил его локтем в живот, под дых. Ливиец от боли согнулся – ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Ты не заболел после перца? – участливо спросил его Илья.

Носильщики, возможно, удара не видели, но встревожились. Илья же прошёл к своему топчану и лёг.

Никто из носильщиков к ливийцу не подошёл, не помог, и Илья сделал вывод, что здесь каждый сам за себя и помощи ждать ни от кого не приходится.

Ливиец отошёл, выпрямился, отдышался. Глаза его блестели неприкрытой злобой.

Илья сам на неприятности не нарывался, но обиды и насмешки спускать никому не хотел. Надо постоять за себя, иначе на него сядут и понукать будут.

Ливиец подошёл к Илье.

– Ты как посмел меня ударить? – прошипел он.

– Ты первый начал. Сделаешь ещё раз так – шею сверну, – спокойно ответил Илья.

Видимо, ливиец как старожил верховодил у носильщиков, и потому для него пропустить угрозу от новичка значит пасть низко в глазах сотоварищей. Не зная, что новичок – боец, воин, он кинулся на Илью.

Илья же, напротив, был готов к нападению. Как был, в положении лёжа на топчане, он согнул ноги в коленях, принял на стопы ливийца и отбросил его, как из катапульты.

Ливиец, хоть был парнем высоким, но худощавым и жилистым, отлетел к противоположной стене, ударился об неё и сполз вниз, как кисель.

– Ты не ушибся? Я помогу… – Илья встал и приблизился к ливийцу.

От удара спиной и головой об стену тот пребывал в лёгком шоке, глаза блуждали. Однако от шока отошёл быстро, уставился на Илью, а потом прикрыл лицо руками:

– Не бей больше, а то госпоже пожалуюсь.

– У меня свидетели есть – они двое. – Илья указал рукой в сторону носильщиков. – Ты первый напал, я только оборонялся. Стало быть, накажут тебя.

– Нет-нет! Я пошутил, я никуда не пойду…

– Ну смотри, шутник…

Илья улёгся на топчан. Всё, ливиец сломался. Он хотел верховодить, но, получив отпор, сдулся.

Илья не знал, что наказания для виноватых были жестокие. Ливиец был рабом, а напал на свободного гражданина – за это в лучшем случае били кнутом. Двадцать ударов кнутом из толстой бычьей кожи редко кто выдерживал, а если оставался жив, рубцы на теле не заживали долго.

Из четырёх носильщиков все, кроме Ильи, были рабами. Обслуживали они госпожу – у господина был свой штат слуг. Да и господина в данный момент не было, он был сенатором и большую часть года проводил в Риме. Госпожа была предоставлена самой себе.