Ратоборцы
Шрифт:
— И как ты хочешь этого добиться? — спросил Риллавен.
— Пока не знаю. Думаю.
— Ты уже сутки думаешь! Хватит, Славян. Я всё это уже видел. С Оуэном. Он тоже сначала смеялся над древними легендами, потом начал всё чаще подходить к стене в оружейной, рассматривать «Солнечный Вихрь», восхищаться совершенством ковки.
— Ну мне такое не грозит, в ковке я ни чёрта не понимаю, — ответил Славян.
— Врёшь, ты мастер клинка. Ты не можешь не оценить такую работу.
— Уже оценил, качественная штучка, что «Вихрь», что «Ветер».
— Это не антиквариат! — возмутился Риллавен, вскочил на ноги. — Это величайшие мечи во всём трёхстороннем мире!
— Возможно и так. Но против автомата — металлолом.
— Но ты победил вооружённых автоматами спецназовцев именно мечом.
— Да при чём тут мечи и автоматы? — Славян встал, посмотрел Риллавену в глаза. — Тин, битва шла в прогнивших от суеверий мозгах Соколов. Если бы хоть у одного рыцаря хватило ума выстрелить, по мне бы уже давным-давно тризну справили, и никакой меч не помог. Я там такого дурака свалял — вспомнить страшно. Мне просто невероятно повезло, что у Соколов такие крепкие предрассудки.
— Тебе помог «Полночный Ветер», — твёрдо сказал Риллавен. — Но он обманет тебя, брат. Это сейчас он признаёт тебя своим властелином, но скоро одурманит и подчинит. И ты разделишь судьбу всех его рабов. А тут ещё и «Солнечный Вихрь». Да они просто уничтожат тебя, разорвут.
— Тин, — положил ему руки на плечи Славян, — я понимаю, ты тридцать два столетия сражался мечом. Даже в начале двадцатого века сабля всё ещё была серьёзным оружием. А потом вдруг стала исключительно музейным экспонатом. Тебе трудно привыкнуть. Но это действительно так. Время меча прошло.
Риллавен отрицательно покачал головой.
— Не прошло. Меч всегда меч.
— Пусть так, — согласился Славян. — Остро заточенной железкой можно убить во все времена. Но убивает не меч, а мечедержец. Людь. А меч — это вещь. У вещи нет ни воли, ни желаний, ни целей. Вещь никогда ничего не делает, наоборот, её делают. И ею делают. Это инструмент. Средство достижения цели. А цели и средства выбирать могут только люди. Но не вещи.
— Мечом можно добиться только одной цели, — сказал Риллавен. — И только одним способом.
— Нет. Мечом можно разрушать, а можно и защищать от разрушения. Как и любым другим оружием в любые времена.
Риллавен отшатнулся.
— Так же говорил и Оуэн.
— Но я-то не Оуэн. — Славян ободряюще улыбнулся, сел на кровать. — Мечи надо уничтожить, Тин, я согласен. Как символ людской глупости, трусости и лени. Но уничтожить раз и навсегда, чтобы уже никто их не вернул. Только я пока не знаю как. Дай мне ещё немного времени, не торопи.
У Риллавена сжалось сердце. «Дай мне ещё немного времени, не торопи» отчётливо прозвучал в ушах голос Оуэна.
— Всё будет хорошо, Тин. Я обещаю.
Домашнее имя неожиданно взбесило. Глупый, упрямый, своевольный мальчишка!
— Нитриен-шен ли-Бродников, — холодно сказал Риллавен. Славян глянул удивлённо. — Слушай приказ, — велел Риллавен.
Славян поднялся, замер по стойке «смирно».
— Да, владыка.
— Ты сегодня же, сейчас же, пойдёшь к столбу Восьми Стихий и сломаешь оба меча.
— Нет, владыка, — со спокойной, несгибаемой уверенностью ответил Славян.
— Это приказ, Нитриен-шен.
— Ошибочный приказ, владыка. Я отказываюсь его выполнять. Если хотите, владыка, можете меня убить. Но мечи я не сломаю.
Риллавен на несколько мгновений закрыл глаза. Бесполезно. Это не хелефайя. Его волю Риллавену не сломить. Человека не переспорить.
— Ты такой же как и все обезьяныши, — сказал он брату. — Алчный, тщеславный, властолюбивый… Ты можешь только предавать. Я верил тебе. Я так тебе верил… Больше, чем себе, больше, чем Ниру и Латриэлю. Больше, чем любому из друзей. А ты меня предал!!!
Риллавен выскочил из комнаты Славяна, быстро пошёл по коридору, сбежал по лестнице в парк, ушёл подальше от дворца. Под ногами шуршала палая листва. Риллавен немного успокоился. А чего он ждал? Человек есть человек. Все они одинаковы.
О сказанных в запальчивости Тином словах Славян и не думал. Нечего ерундой голову забивать. Одно дело, что люди говорят, другое — что думают, и третье — что делают. А Тин скоро успокоится, и вновь обретёт способность не только слышать, но и понимать услышанное. «Да и сам я тоже хорош, полез в дискуссию, — подумал Славян. — Всем известно — хелефайю не переспоришь, скорее мозоль на языке наболтаешь. Дело надо делать, а не трепаться».
Но что именно делать, Славян не знал. В голове пусто. Мечи ломают. Мечами убивают. Мечи перековывают на орала.
— Идиот, — хлопнул себя по лбу Славян. — Кретин. И ты ещё называешь себя книжным мальчиком? Да как ты мог забыть цитату, известную всем и каждому?! — Славян вздохнул. — Что ж, воспользуемся мудростью, проверенной веками.
Он вытащил из шкафа мечи, закинул за спину, застегнул перевязи. Кажется, в прошлый раз «Вихрь» был мечом левой руки. А теперь стал правой. Да какая разница!
Славян пошёл к Генриху. У того шло какое-то важное совещание, но остановить властелина великих мечей никто не осмелился. И Генриховы министры с кресел повскакивали, замерли почтительно. Генрих тоже поднялся. Славян и представить не мог, что всё так плохо. Не удивительно, что Тин, бедолага, сорвался. Он-то давно понял, что происходит. Кровавую власть трусости, глупости, лени и предрассудков одолеть стократ тяжелее, чем победить любую армию, выиграть любую битву. Когда видишь, что мир висит на волоске, а младший брат, вместо того, чтобы помочь, только хихикает да ехидничает, в истерику впасть не трудно. Перед Тином он обязательно извинится, но сначала мечи. Тут счёт идёт уже на секунды.