Равноденствие

Тараторина Даха

– Ну точно, благородная леди! Ой, какая боевая! Я не могу! Нет, правда, я очень испугался! Уже в штаны наложил и всё жду, пока вонять начнёт! Прости неразумного!

– Это действительно настолько смешно? – сама себе я казалась весьма опасной.

– Нет, что ты! Очень внушительно! Я даже поверил. Но вы, бабы, одинаковы: слова ни скажи, всё вам под юбку залезть пытаемся.

– А ты разве не…

– Очень надо!

Я хотела покаянно опустить голову, но вместо этого вздёрнула нос:

– Значит, слова надо лучше подбирать!

Мужик восхищённо выпятил подбородок:

– Нет, ты определённо хороша! Далеко пойдёшь.

Далеко идти не хотелось. Особенно, если пошлют. Хотелось есть и не вставать с места.

– Да не нервничай ты так! Никто тебя не гонит. На.

Беловолосый от щедрот налил полную кружку пива и примирительно протянул мне:

– Вина не держим. По крайней мере того, которое ты захотела бы пить. Эй, Синни! – он чуть отклонился, пытаясь докричаться до кого-то в смежной комнате, откуда доносилось шкварчание и заманчивые запахи, из-за которых не хотелось покидать это неприятное место. – Свинины принеси! Той, что утром ставили.

– Эй, я тоже свинину просил! – возмутился слишком ярко одетый парнишка у входа.

– У тебя сиськи есть? Нету. Значит, вчерашней похлёбкой обойдёшься, – решил благодетель и снова вернулся ко мне: – зови меня Гверн. И нет, меня не волнуют твои сиськи, просто иначе этого болтуна не заткнуть. Теперь он пялится на тебя и думает, что для привлекательных они маловаты, а для страшненьких слишком хорошо смотрятся.

Я скрестила руки, прикрывая то, что внезапно стало объектом внимания нескольких десятков человек. Раньше меня такое не смутило бы, но раньше я лишь смеялась над слугами и издевалась над братом.

– И чего же ты хочешь за такое радушие, Гверн?

– Ну ты же ведьма, так? Хочу тебя нанять.

Чем дольше я отдыхала и отъедалась, тем менее удачной казалась идея согласиться на работу. Выяснилось, что и ноги гудели нестерпимо, и глаза слипались, и вообще молодая привлекательная женщина не должна бы изводить себя трудом. Однако беловолосый хозяин таверны мнения моего не разделял и всякий раз, когда я умудрялась, несмотря на весёлый гвалт завсегдатаев, задремать, бессовестно толкал под локоть:

– Куда спать? Рано! Тебе ещё всю ночь соседям пакостить и младенцев воровать. Или чем там вы с вашим ковеном после заката занимаетесь?

Я закрывалась рукавами, пряталась за огромную кружку медового пива, огрызалась, но Гверн только ухмылялся, демонстрируя неполный ряд частично выбитых зубов.

– Прокляну, – угрожала я.

– Не пристанет, – отшучивался он.

– Долго мне ещё тут сидеть?

Беловолосый окинул взглядом всё больше пустеющие к ночи столы:

– Раз, два, три… Семь. Пока эти семь мужиков по домам не разойдутся. А не, восемь! Того из-под стола тоже надо турнуть.

Я застонала.

Наконец, перепачканная маслом мужеподобная Синни оставила кухню и, перекинувшись парой слов с хозяином, отправилась домой; изрядно подпившие посетители вразвалочку, придерживаясь за новообретённых друзей или стены, покинули заведение, а счастливца, с вечера храпящего под столом, Гверн заботливо на руках вынес под придорожный куст.

– Что? – пожал он плечами. – Не зима чать, не околеет. Проспится и решит, что сам туда улёгся.

– Так что ж ты его сразу не выкинул? – устало зевнула я. – Закрылся бы раньше.

– А может я приятной компанией наслаждался, – подмигнул временный работодатель. – Тут, знаешь ли, дни проходят весьма однообразно.

Удавить бы… Да сил не осталось.

Я широко зевнула, одновременно похлопывая себя по щекам:

– Ну так чего-о-о-о там у тебя? – честное слово, если бы он тогда предложил заплатить ему телом за ночлег, я бы просто растянулась на столе, заявив, что со мной можно делать всё, что угодно, если в процессе не станут будить. Благо, непристойных предложений не последовало.

Вместо этого Гверн заботливо собрал всю бьющуюся посуду, отнёс в прилегающую к основному залу каморку; туда же отправились два начатых, но не опустошённых бочонка, остатки солонины, все собранные за день монеты и два меча, висящие на стене и призванные символизировать название таверны. Видимо, обоими – и более и менее ржавым – хозяин дорожил и оставлять их на попечительство малознакомой и не внушающей доверия работницы не собирался.

– Ну, на этом, кажется, всё, – Гверн задумчиво поцокал языком, прикидывая, не забыл ли чего.

Я поболтала ногами, критически оценивая заляпанные грязью сапоги для верховой езды. В жизни у меня не водилось столь грязной обуви! Но почему-то сейчас это совершенно не беспокоило.

Гверн запрыгнул на стол, куда чуть раньше, спасаясь от носящегося вихрем мужчины, взгромоздилась я.

– Всё? – спросил он у меня, словно я могла дать ответ.

– Мышиный помёт забыл перепрятать, – мрачно пошутила я.

– Ты мне ещё за это спасибо скажешь!

Я послушно повторила:

– Спасибо.

– Да не сейчас. Утром. Когда с работой управишься. Если управишься, – таинственно добавил он. – А теперь я на боковую.

И он действительно собрался уйти: спрыгнул на пол, заодно спихнул меня – «Не сиди на столе!», – подхватил недопитую одним из гостей бутылку вина, понюхал, поморщился:

– Будешь? А, не. Нечего тебе такую кислятину пить. Выгонишь этих тварей – эля тебе налью. Не абы какого – из личных запасов!

– Да кого выгонишь-то?!

– А, так я не сказал? – Гверн добродушно махнул рукой, разом растеряв всю пугающую таинственность. – Забыл! Пикси. Одолели, аж сил нет! Каждую ночь переворачивают тут всё вверх дном. Что мог, я поубирал, чтоб не пришибли ненароком. А дальше ты уж сама как-нибудь с ними договорись.