Рай где-то рядом

Флэгг Фэнни

— Так нам всегда говорили, — согласилась Норма.

— А недавно я прочла, что даже канадцы и те нас терпеть не могут… Канадцы! А мы-то в них души не чаем, рвемся в гости! Вот уж не думала, что канадцы нас ненавидят. А ты?

— И я, — повторила Норма. — Всегда считала Канаду нашим добрым северным соседом.

Тотт затянулась, пристроила сигарету в черную пластмассовую пепельницу.

— Одно дело, когда знакомые тебя не жалуют. Но если ты кого-то знать не знаешь, а они тебя терпеть не могут, хочется сунуть голову в петлю или выпрыгнуть из окна, а тебе? Норма, подумав,

ответила: — Это, конечно, не повод себя убивать, но приятного мало. Тотт взяла сетку для волос.

— Незачем всем на свете помогать — все равно благодарности не дождешься. — Пожалуй, — согласилась Норма.

— Да черт подери… взять тех же французов! Мы их освободили от фашистов, а они про нас гадости говорят! Поверь, Норма, у меня душа болит! Норма кивнула: — Вот и помогай после этого людям, верно?

— О чем и я! — сказала Тотт, засовывая Норме за уши вату. — Работаю как вол, плачу налоги, деньги мои расходятся по всему свету, а где спасибо? Раньше я верила в людей, а оказалось, они точь-в-точь как мои дети: дайте то, подайте это… и все мало.

Дочь Тотт, Дарлин, — необъятная толстуха, совсем не то что щуплая Тотт — работала в соседней кабинке.

— Ну, мамуля, огромное тебе спасибо! — отозвалась она из-за перегородки. — Больше никогда в жизни у тебя ничего не попрошу! — Хорошо бы, — буркнула Тотт себе под нос.

Пусть Норма и гнала от себя подобные мысли, но Тотт, разумеется, права. После терактов 11 сентября жизнь перевернулась. Даже в крошечном городке Элмвуд-Спрингс жители будто с ума посходили от ужаса. Вербена вбила в голову, что семья Хинь-До, хозяева небольшого рынка на углу, — на самом деле террористы из подпольной шайки. «Они не арабы, Вербена, а вьетнамцы», — объясняла Норма. А Вербене хоть кол на голове теши. «Неважно, — твердила она, — от них всего можно ожидать».

Большинство горожан лишь сокрушались, что их детям и внукам выпало жить в таком неспокойном мире, а для Нормы, Мэкки и их сверстников — тех, кто родился и вырос в соро-ковых-пятидесятых, — перемены были просто ошеломляющими. Теперь совсем не то что в прежние времена, когда никто ничего не боялся, а о Ближнем Востоке знали по рождественским открыткам с яркой звездой над мирными яслями, а не по страшным сводкам новостей. Норма решила: с нее хватит. Вот уже три года она не включает новостей и не читает газет. Теперь она смотрит только канал «Дом и сад» и «Лавку древностей» на Пи-би-эс, прячет голову в песок и ждет, что все само наладится.

Минут через сорок, когда Норма высушила волосы под феном, Тотт продолжила начатый разговор:

— Ты меня знаешь, Норма, я всегда стараюсь не унывать, но чем дальше, это тем труднее. Говорят, цивилизация наша обречена, ей конец. — Кто говорит? — вскинулась Норма.

— Да все! — Тотт сняла с волос Нормы сетку. — Нострадамус, Си-эн-эн, газеты. Если им верить, нас не сегодня-завтра сотрут с лица земли.

— Боже мой, Тотт, к чему слушать всякую чепуху? Нас просто пугают.

— Знаешь, Норма, Вербена говорит, в Библии сказано про конец света, и он, похоже, не за горами.

— Ах, Тотт, сколько лет на свете живу — все трубят про конец света, а он до сих пор не настал.

—

Пока, — уточнила Тотт, снимая с Нормы бигуди. — Но однажды настанет. Вербена говорит, все приметы налицо. Землетрясения, ураганы, наводнения, пожары, а теперь еще и птичий грипп — вот тебе и мор, и казни.

Норме стало трудно дышать; вспомнив упражнение «Заменяйте дурные мысли хорошими», она возразила:

— Людям свойственно ошибаться. Ведь когда появился рок-н-ролл, все твердили, что хуже уже не бывает, — а оказалось, бывает!

— Куда уж хуже! Но если я не успею до конца света выйти на пенсию, то страх как разозлюсь: столько лет мечтала дожить до пенсии — и вот те на!.. Нет в жизни справедливости, верно? А ты не боишься конца света? — Тотт взялась за расческу.

— Боюсь, конечно, — ответила Норма. — Жаль, если он настанет именно сейчас, когда у людей появилась наконец хоть капля хорошего вкуса. Загляни в нашу скобяную лавку или в магазин керамики, там такие милые вещицы продаются, и совсем недорого. Я просто гоню дурные мысли.

— И правильно, — отозвалась Тотт. — Что в них толку? Вот Вербена ничуточки не боится. Надеется перед самым концом света исчезнуть. А мы, дескать, все здесь сгорим дотла. Сказала, что если вдруг не придет ко мне на стрижку — значит, вознеслась на небо. А я в ответ: «Ну спасибо, Вербена, будь ты и вправду доброй христианкой, взяла бы и меня с собой в рай, а не оставила бы здесь жариться». — А она? — Молчок.

— Что ж, Тотт, нравится ей так думать — пускай думает. Я больше не пытаюсь понять, зачем люди верят во всякую чепуху. Взять хотя бы террористов-смертников: взрывают сами себя и не сомневаются, что на том свете их ждут семьдесят райских дев и все такое прочее.

— То-то удивятся, когда очнутся и поймут, что просто-напросто померли, ни за грош пропали! Как там поется в песне у Пегги Ли, «Вот и все»?

— Да, но вот беда, никто же не знает, есть жизнь после смерти или нет, — сказала Норма. Тотт замерла с расческой в руке.

— Господи, да лучше б ничего не было, я и земной жизнью сыта по горло. Хочу уснуть — и больше ничего.

— Ну что ты говоришь, Тотт! А вдруг ты на том свете снова встретишься с родными?

— Нет уж, дудки, мне и на этом свете их видеть не хотелось. — Тотт взяла флакон лака для волос и начала яростно поливать волосы Нормы. — Я хочу знать, для чего мы на свете живем, и не намерена ждать, пока помру. Разве я слишком многого хочу?

Закончив работу, Тотт глянула на Норму в большое зеркало, поправила локон-другой, протянула ей ручное зеркальце и развернула кресло, чтобы та посмотрела на себя сзади. — Ну вот, готово, — просто картинка!

После похода в салон красоты Норму неотступно мучила тревога, и она облегченно вздохнула, когда застала тетю Элнер на крылечке, с улыбкой на лице. Поднимаясь по ступенькам, Норма сказала: — Вы сегодня вся светитесь!

— Есть отчего, милая! Я бабочку спасла! Вышла я на крыльцо, а там красавица-бабочка попалась в паутину, я и освободила ее. Паука тоже жаль — без обеда остался, но ведь бабочки живут всего день, так пусть она хотя бы до вечера порезвится.