Рай и ад. Великая сага. Книга 3
Шрифт:
Еще более откровенно были выложены свидетельства политических пристрастий мистера Геттиса – прямо на прилавке высились аккуратные стопки «Земли, которую мы любим», одного из тех изданий, которые поддерживают грустную веру в то, что дело Юга еще не потеряно…
Геттис встретил ее с преувеличенной любезностью и, выйдя из-за прилавка, подошел так близко, что ей даже стало неловко. Из нагрудного кармана его засаленного сюртука торчал огромный белый носовой платок, в стеклах маленьких
Мадлен отметила изобилие товаров на полках:
– Я и не знала, что у вас такие хорошие запасы. И что у вас нашлись на это деньги.
– Денег дал один мой родственник из Гринвилла, – сразу же ответил Геттис.
Мадлен заметила, как он покосился на ее грудь, когда промокал подбородок платком.
– Для меня большое удовольствие видеть вас, миссис Мэйн. Что я могу вам предложить?
– Пока ничего. Я просто хотела узнать, какие у вас цены. – Она показала на бочонок. – Например, на семенное зерно.
– Один доллар за бушель. И четверть полученного урожая или ее стоимость наличными. Для цветных цена двойная.
– Рэндалл, я очень рада, что ваш магазин открылся, но не думаю, что нам здесь понравится ценовая политика такого рода.
Она произнесла это без малейшей враждебности, однако Рэндалл разозлился. Вся его елейная вежливость вмиг слетела.
– Вот уж что точно здесь никому не понравится, так это ваша богомерзкая школа, которую вы собираетесь открыть. Школа для ниггеров!
– А также для всех белых, кто захочет получить новые знания.
Геттис пропустил ее замечание мимо ушей.
– Это оскорбительно! Более того – бессмысленно. Черный не способен учиться. Его мозг слишком мал. Он годится лишь для того, чтобы быть нашим дровосеком или водовозом, в точности как сказано в Писании [9] . А если ниггер действительно имеет какие-то проблески ума, образование только разожжет его низменные страсти и пробудит ненависть к тем, кто выше его по положению.
9
«…за это прокляты вы! Без конца вы будете рабами, будете рубить дрова и черпать воду для дома Бога моего!» – Иисус Навин, 9: 23.
– Боже мой, Рэндалл, избавьте меня от этих старых песен!
– Нет, мэм! – воскликнул он. – Не избавлю! Мы проиграли войну, но не утратили здравый смысл! Белые граждане нашего округа не допустят здесь африканизации!
Мадлен устало повернулась и пошла к двери.
– Вы бы лучше прислушались! – крикнул он ей вслед. – Вас честно предупредили.
Он смотрел ей в спину и не мог видеть, что после этих слов на ее лице отразился испуг. Она с горечью подумала о письме Купера, где он писал ей о Дезмонде Ламотте. Сколько же еще человек ополчатся на нее?
Суббота.
Пруденс хочет завтра пойти в церковь. Возьму ее с собой…
В церковь Святого Иосифа Аримафейского. Лучше бы мы туда не ходили…
Остановив фургон и привязав лошадь, Мадлен увидела, как двое мужчин из их прихода отшвырнули свои сигары и быстро зашли в старую, построенную из глины и ракушечника церковь, где молились уже многие поколения приверженцев англиканской веры.
Мадлен и Пруденс были в своих лучших шляпках. Когда они подошли к дверям здания, крошечный орган внутри вдруг умолк, а на пороге появился добродушный пастор, отец Лавуэлл. За его спиной члены общины, сидевшие на освещенных солнцем скамьях, обернулись и посмотрели на женщин. Мадлен увидела многих знакомых. Вид у них был недружелюбный.
– Миссис Мэйн… – Розовые щеки священника блестели от пота, очки запотели. – Мне очень прискорбно говорить это… – он понизил голос, – но меня просили напомнить вам, что… э-э… цветным не разрешено здесь молиться.
– Цветным? – повторила Мадлен, задохнувшись, как будто он ее ударил.
– Да, верно. В нашей церкви нет хоров, где вы могли бы стоять, а занимать семейную скамью я больше не могу вам позволить.
Мадлен посмотрела за его спину – вторая в левом ряду скамья была пуста.
– Вы это серьезно, отец? – спросила она, едва сдерживая гнев.
– Да, вполне… Мне хотелось бы, чтобы все было иначе, но…
– Тогда вы просто злой и жестокий человек и у вас нет права называть себя христианином!
Он придвинулся ближе к ней и, тяжело дыша, произнес:
– У меня есть христианское сострадание к людям моей расы. А к полукровкам, которые сеют волнения, замышляют поджоги, проповедуют ненависть и молятся дьявольским доктринам черных республиканцев, у меня ее нет и быть не может!
Пруденс казалась ошеломленной и рассерженной. Мадлен все же сумела справиться с собой и ослепительно улыбнулась пастору:
– Да поразит вас Господь на этом самом месте, отец! Прежде чем я уйду отсюда, чтобы спрятаться, точно какая-нибудь прокаженная, я скажу вот что: гореть вам в аду!
– В аду? – Он отшатнулся от нее, мягкая белая рука схватилась за ручку двери. – Сомневаюсь.
– Будьте уверены! Вы только что приберегли там местечко для себя.
Из церкви донесся сердитый ропот прихожан. Дверь захлопнулась.