Рай тебя не спасёт
Шрифт:
Глава 39
Как только демоны поднялись в воздух, Аилин убрала купол — и красные воды сомкнулись над городом, поглотив его жителей. Миг — и от Ордена, существовавшего миллиарды лет, более древнего, чем звёзды в галактиках, не осталось даже напоминания. Глядя вниз, на океан лавы, было невозможно догадаться, что здесь погребена легендарная ангельская империя — рай. Мысль, что Орден исчез, не укладывалась в голове. Аилин погибла, пожертвовав своими адептами и заключёнными душами, не имевшими права выбора. Погибла за секунду. По собственной воле. Считая, что ни ангелам, ни демонам нет места в новой, меняющейся реальности. Что таков глубинный замысел Света и Тьмы.
Ангелы перестали существовать как вид — абсурд, нелепость! Их гибель, внезапная и трагическая, подействовала на всех одинаково угнетающе. Снова чёрные крылья заслонили небо от края до края. Снова мы пытались обогнать апокалипсис, скитались по миру в поисках безопасного места. А ведь недавно у меня был дом. Потеря ощущалась ноющей болью в сердце. Может, Аилин права и наше время истекло? И это отчаянное бегство похоже на трепыхания мухи, пойманной в банку? Вдруг спасения нет и мы, как эта муха, неистово бьющаяся в стекло, не понимаем, что обречены? Как бы то ни было, я должен защитить свою пару.
Ева дремала у меня на плече — и я забывал о проблемах, поднимался над страхом и паникой: спящая Ева и Ева, бодрствующая, отличались как день и ночь. Последняя никогда не позволяла себе расслабиться в моих объятиях, не прижималась так, словно искала защиты, всегда сосредоточенная, напряжённая, готовая отразить удар. Ева, опустившая голову мне на плечо, согревающая дыханием шею, была другой. Такая Ева позволяла надежде угнездиться в сердце, поверить: точка невозврата ещё не пройдена.
Бесконечный полёт был наполнен ощущением обречённости и мучительными сомнениями: никто не знал, как встретят нас ведьмы. Маир не отличалась жестокостью, но интересы своей расы ставила выше законов нравственности. Никогда демоны не были столь уязвимы. Мы летели в неизвестность, надеясь на лучшее.
А впереди нас ждало новое испытание.
Чтобы пробиться сквозь кольцо извергающихся вулканов, пришлось сделать круг. Из кратеров валил дым и с рёвом вырывались столбы огня, разбрызгивая кипящую лаву. Фонтаны пламени поднимались на километр. Раскалённые реки текли по склонам гор. В разломах шипела и бурлила готовая излиться магма. Вокруг вулканов набухали облака чёрного пепла. Пролететь сквозь газовую шапку было невозможно: в лицо бил ошеломляющий жар, на коже вздувались волдыри, а лёгкие забивало гарью.
Мы повернули и долго кружили в поисках выхода из этой ловушки. Наконец удача нам улыбнулась. Закупоренный застывшей лавой, меньший из Сыновей (единственный из одиннадцати вулканов) не дымил и не извергался — пороховая бочка, готовая рвануть в любой момент: как только давление газов в жерле станет запредельным.
Мы понимали: это безумный риск, но ринулись вперёд, надеясь проскочить в «закрывающуюся дверь».
За цепочкой гор начинались владения пифий. Вынырнув из пелены облаков, я остолбенел: солнце зашло. Солнце, которое миллионы лет неподвижно висело над горизонтом, впервые на моей памяти опустилось за его край. С яблонь облетели листья. Деревья стояли в темноте, голые, и напоминали ряды надгробий. Узловатые ветви скрипели. В даль тянулись шеренги чёрных стволов. Ни кусочка зелени. Ветер трепал коричневую траву и носил сухие листья над курганами грязи.
Куда исчезли Пифии? Ушли? Погибли? Остались запертыми в своём серебристом мире среди кристаллов и не нужных больше зеркал? Яблок нет — и нет способа проникнуть в тот мир или из него выйти.
Я зажмурился. Внутри что-то оборвалось. Когда в гостиную влетел филин с письмом от Маир, когда с неба посыпались горящие камни и мой дом превратился в руины, и даже когда красные воды сомкнулись над Орденом, я продолжал нелогично надеяться, но, глядя на тёмное небо над садом познаний, прозрел: всё, что случилось, необратимо. Солнце зашло.
— Летим, — подтолкнула меня Махаллат. И, вздохнув, я последовал за сестрой.
К тому моменту, как впереди замаячила долгожданная цель, каждый из нас был вымотан до предела. Сильнейший ветер швырял из стороны в сторону, сбивая с пути. Грозовое небо озарялось зигзагами молний. В воздухе носились ворохи листьев, оторванные ветки и выдернутые из земли стволы с грязными щупальцами корней.
Купол приближался — гигантская чаша, перевёрнутая над лесами и болотами.
«Вот он, момент истины», — подумал я, переглянувшись с летящей рядом сестрой.
Глава 40
— Я тебя слышу, — недовольно проворчала Наам.
Она устроилась на ветке того же дуба, под которым сидела Маир. Уснуть не получалось: скрипы и шорохи, доносившиеся сверху, заставляли то и дело поднимать голову. Среди листьев колыхался подол синего платья.
Маир медленно выдохнула и постаралась ответить как можно мягче:
— А я не только слышу тебя, сестра, но и вижу.
Куда бы она ни взглянула, между деревьями мелькали силуэты. Тишина больше не была абсолютной: скрипели сучья дубов, превращённые в постель, шелестела примятая ногами трава, долетали обрывки заклинаний и сдавленные ругательства. От постоянного ощущения чужого присутствия дрожали руки. Маир зажмурилась, пытаясь представить, что она в одиночестве, но Наам снова заговорила:
— Земля молчит. Откуда черпать энергию, если она не отзывается? Я чувствую голод.
Маир стиснула зубы. Взывая о силе, Наам слышала тишину, но когда утром Маир привычно зарылась пальцами в мох, то, закричав, потеряла сознание: к земле нельзя было прикоснуться, та выла от боли, и эта боль прошивала тело электрическими разрядами.
— Что нам делать?
Вопрос, который Маир задавали бесчисленное количество раз. Задрожав, ведьма сорвалась с места.
Темнело. За куполом было не видно ни луны, ни звёзд. И звёзды, и луна навсегда исчезли с чёрного полотна вселенной. Пошатываясь, Маир брела к Башне. Она не спала двое суток и валилась с ног. Куда бы она ни повернула, из сумрачного леса на неё смотрели глаза. Раньше, до купола, Болота могли вместить четыре территории Пустоши: каждая ведьма облюбовала себе участок земли, обойти который нельзя было и за день, — теперь они ютились друг у друга на головах, делили на двоих одно дерево. И закипали, как вода в котелке над костром.
Сидя под высохшим клёном, Дэа кусала пальцы. За другим деревом Кенра тщетно прикладывала ладони к земле и плакала: когда-то природа делилась силой, сейчас — своими страданиями.
Маир задыхалась. Руки тряслись. Впервые за тысячи лет она вспомнила, что такое голод. Ощутила, какое старое, смертное, несовершенное у неё тело. Пока она шла, её окликали. Она мотала головой, делала вид, что не слышит, готовая заткнуть уши.
Звуки преследовали. Звуков было слишком много: треск, шелест, голоса, а над всем этим — незатихающий гул бури. Маир шла быстрее и быстрее, пытаясь спрятаться от шума, от взглядов и лиц. Сердце взбесилось. Стволы перед глазами смазались в пятно, и ведьма поняла, что бежит. Несётся, спотыкаясь о корни. В отчаянии озирается в поисках укромного места: маленькой, уединённой полянки, закутка за ширмой пышных ветвей. Ей надо побыть одной. Хотя бы несколько минут. Но за каждым деревом, за каждым чахлым кустарником кто-то оказывался. Кто-то смотрел на неё глазами, полными паники. Кто-то скрёб ногтями кору дубов. Кто-то что-то говорил. Что-то спрашивал. Цеплялся за рукав платья.