Рай. Том 1
Шрифт:
Но руки снова начали дрожать, и Мередит сунула их поглубже в карманы, судорожно сжав кулаки в нервном напряжении. По стеклам лились водяные струи, так что яркие вспышки светофоров превращались в размытые пятна красного, желтого и зеленого, напоминая Мередит о фейерверке, взрывавшемся волшебными огнями Четвертого июля, в день, навсегда изменивший жизнь Мередит.
Голос таксиста отвлек ее от мрачных мыслей:
— Мы приехали, мисс.
Мередит порылась в сумочке, заплатила ему и бросилась к небоскребу из стекла и бетона.
Выйдя из лифта на шестидесятом этаже, она оказалась в огромной приемной, затянутой серебристым ковром. Мередит подошла к секретарше, шикарной брюнетке, сидевшей
— Мистер Фаррел ожидает вас, мисс Бенкрофт, — сказала она, очевидно, узнав Мередит по снимкам в прессе. — Сейчас он на совещании, но через несколько минут оно закончится. Пожалуйста, садитесь.
Раздраженная тем, что Мэтт явно намеревается заставить ее ждать, как крестьянку, добивающуюся аудиенции у короля, Мередит подчеркнуто поглядела на часы. Она приехала на десять минут раньше.
Гнев испарился так же внезапно, как и вспыхнул, и Мередит уселась в хромированное кресло с кожаной обивкой. Не успела она раскрыть журнал, как из углового кабинета вышел мужчина, оставив дверь нараспашку. Мередит поняла, что может беспрепятственно изучать мужа поверх страниц журнала, и украдкой уставилась на него. Он сидел на столом, задумчиво сдвинув темные брови, и о чем-то говорил с незнакомыми мужчинами. Несмотря на небрежную позу, он излучал атмосферу властности и уверенности в себе. Сразу было видно, кто хозяин в этой комнате. Он словно был олицетворением мощи и силы, которые Мередит нашла немного удивительными и странно-тревожащими. В ту ночь в опере она была слишком расстроена, чтоб хорошенько рассмотреть его, по теперь у нее были для этого время и возможности, и Мередит отметила, что он остался почти таким же, что и одиннадцать лет назад… и все-таки в чем-то изменился. В тридцать семь лет он потерял свежесть юности, и теперь лицо светилось приобретенным тяжким трудом опытом, что делало его еще привлекательнее, но и более непреклонным. Волосы оказались темнее, чем она припоминала, глаза светлее, но скульптурно очерченные губы все так же излучали неприкрытую чувственность.
Один из мужчин сказал что-то шутливое, и блеск неожиданной улыбки Мэтта заставил сердце Мередит сжаться. Она постаралась прислушаться к спору. Очевидно, Мэтт намеревался слить два отдела «Интеркорпа»в один, и теперь мужчины пытались выработать лучший способ это сделать.
Мередит с возрастающим профессиональным интересом отметила, что здесь метод ведения совещаний разительно отличается от того, что происходило в их фирме. Отец лишь отдавал приказы и приходил в бешенство, если кто-то пытался противоречить. Мэтт, однако, предпочитал оживленную дискуссию и свободное выражение мнений. Он слушал, спокойно оценивая преимущества каждой идеи, и вместо того чтобы унижать служащих, силой заставляя их подчиниться, использовал их таланты и приобретенный опыт. Такой подход казался Мередит куда более разумным и продуктивным.
Она, не скрываясь, подслушивала, и в сердце укоренилось и начало расти крохотное семя восхищения. Мередит подняла руку, чтобы отложить журнал, и это движение, по-видимому, привлекло внимание Мэтта. Он поднял голову и в упор посмотрел на Мередит.
Она замерла, забыв о журнале, не в силах отвести взгляда от этих серых глаз. Но тут Мэтт резко отвернулся и обратился к сидевшим за столом мужчинам:
— Сейчас позднее, чем я думал. Возобновим дискуссию после обеда.
Через несколько секунд кабинет и приемная опустели, и горло Мередит пересохло при виде Мэтта, шагнувшего к ней.
— Спокойная, тактичная, деловая, — нервно повторяла она, вынуждая себя поднять голову и взглянуть в эти полуприкрытые веками глаза. — Никаких упреков. Не вываливай на его голову сразу все проблемы… Постепенно…
Мэтт наблюдал, как она встает, заговорил голосом таким же бесстрастным и безразличным, как и его чувства к ней.
— Давно не виделись, — объявил он, намеренно показывая, что забыл о короткой неприятной встрече в опере: Мередит извинилась по телефону, доказала желание помириться, придя сюда, и он был готов встретить ее на полдороге. В конце концов все это случилось много лет назад, глупо дуться из-за чего-то и кого-то, не имевшего для него ни малейшего значения.
Ободренная очевидным отсутствием неприязни, Мередит протянула руку в черной перчатке и постаралась не показать, как нервничает.
— Здравствуй Мэтт, — выговорила она с самообладанием, которого вовсе не испытывала.
Его пожатие было коротким и деловым:
— Зайдем на минуту в кабинет, нужно позвонить до ухода.
— Ухода? — повторила она, шагнув в огромный кабинет с серебристыми коврами и потрясающим видом на панораму города. — Что ты имеешь в виду?
Мэтт поднял трубку.
— Прибыли картины для офиса, и сейчас их начнут развешивать. Кроме того, мне казалось, что лучше обсудить дела за обедом.
— Где? — охнула Мередит, лихорадочно пытаясь придумать, как отделаться от приглашения.
— Только не говори, что уже успела поесть, потому что я все равно не поверю, — покачал головой Мэтт, набирая номер. — Ты всегда считала, что неприлично обедать до полудня.
Мередит вспомнила, как сказала нечто подобное, когда жила на ферме. Какой же самонадеянной маленькой идиоткой она была в восемнадцать лет! Сейчас она вообще не брала перерыв на обед и обычно довольствовалась бутербродами, съеденными прямо за столом… если, конечно, у нее находилось на это время. Только сейчас она сообразила, что обед в ресторане — не настолько уж плохая идея, по крайней мере, он не посмеет кричать и ругаться или устраивать сцены, когда она расскажет, в чем дело. И вместо того чтобы стоять в ожидании, пока Мэтт говорит по телефону, Мередит решила осмотреть его коллекцию современного искусства. В дальнем конце комнаты она увидела и узнала единственную вещь, которая ей нравилась, — большой автомобиль Колдера. Рядом на стене висела огромная картина в пятнах и спиралях желтого, голубого и розово-фиолетового цветов, и Мередит отступила, пытаясь понять, что люди находят в подобных вещах. Ей это казалось рыбьими глазами, плавающими в виноградном желе. Рядом висела еще одна, на которой было изображено нечто, напоминавшее аллею в Нью-Йорке…
Мередит наклонила голову набок, молча изучая пейзаж. Нет, не аллея… возможно, монастырь, а скорее всего перевернутые вершинами вниз горы с деревней, ручьем, текущим по диагонали через весь холст, и жестянками из-под консервов.
Стоя за столом, Мэтт исподтишка наблюдал за Мередит. С безразличным интересом ценителя искусства он изучал красивую женщину, закутанную в норковое манто. На шее блестело золотое колье. Она выглядела элегантной, роскошно одетой и избалованной, что разительно отличалось от мадонноподобной чистоты ее профиля, сверкающего в огне ламп расплавленного золота волос. Несмотря на возраст, Мередит по-прежнему излучала ауру безыскусной утонченности, изысканности и бессознательной чувственности.
Без сомнения, именно это по большей части и привлекло его тогда, сардонически думал Мэтт, ее ослепительная красота в сочетании с поверхностной, но убедительной аурой царственной отрешенности, доброты и порядочности. Даже сейчас, став на десять лет старше и мудрее, Мэтт мог бы найти ее неотразимой, не знай он, как она в действительности бессердечна и эгоистична.
Повесив трубку, Мэтт подошел к Мередит, безмолвно ожидая ее замечаний.
— Думаю… думаю, это замечательно, — солгала она.