Райкины пленники(сборник рассказов)
Шрифт:
«Дотронусь до морды и уйду!»
Лодя снова бочком приблизился к Берендею, сильно вытянул левую руку, и, заискивающе приговаривая; «Быченька, быченька…», ткнул «быченьку» указательным пальцем в мягкий тёплый нос. Берендей не шевельнулся. Лодя разом осмелел.
— Но-но! Не на того напал, — сказал он громко, чтобы Маша могла услышать, и снова ткнул быка в нос, на этот раз кулаком.
Берендей неуклюже попятился. Теперь можно было с достоинством уйти. Лодя повернулся и направился к Маше, стараясь не спешить и не оглядываться назад. Не оглядываться было очень трудно, потому что
Берендей, опустив рога, ровной рысцой бежал к нему.
«Человек без нервов» не пискнул, не издал ни звука. В голове его мелькнуло: «Бежать!», а ноги уже пронесли его метров десять по направлению к лесу… Потом он подумал: «Спрятаться!», а сам уже секунду лежал под ветками огромной, разлапистой ели, росшими почти у самой земли. Больше Лодя ни о чём не думал, только ждал, что бык сейчас доберётся до него и забодает…
Но Берендей не появлялся. Долго, очень долго Лодя лежал пластом на сухих еловых иглах, потом приподнял голову и прислушался. Кругом было тихо. Трудно сказать, сколько времени длилась эта тишина: то ли пять минут, то ли полчаса. Наконец где-то совсем близко прозвучал тихий, прерывающийся голос:
— Лодя!.. Лодя, где ты? Лодя!
«Человек без нервов» выполз из-под ели, с трудом продрался сквозь густые заросли молодняка, которых он не заметил, спасаясь от Берендея, и очутился на дороге.
Маша стояла в трёх шагах от него. Круглое лицо её раскраснелось, ресницы слиплись от слёз, от гладкой причёски отделилось множество тонких прядок, которые слегка шевелились и поблёскивали золотыми искорками. Лодя, наоборот, был бледен. Через нос и правую щёку его тянулась большая ссадина. Трусы, рубашка и всклокоченные пепельные волосы были унизаны сухими еловыми иглами.
Маша долго рассматривала его, потом глубоко вздохнула:
— Я уж думала, ты погиб.
Лодя постарался улыбнуться.
— 3-занятное приключение! — выдавил он, чуть заикаясь.
Оба помолчали, рассеянно оглядываясь по сторонам. Ни на дороге, ни в деревне, ни на лугу не было видно ни души.
Вдруг на лице у Маши снова появилось испуганное выражение:
— Лодька! А Берендей! Где Берендей?
Лодя равнодушно махнул рукой в сторону леса:
— Там где-то.
Маша подошла поближе и посмотрела ему в глаза.
— Лодька, ты понимаешь, что ты наделал? Понимаешь? — сказала она.
Лодя молчал.
— Он же в лес ушёл! Он же пропадёт! — почти крикнула Маша.
Только теперь Лодя увидел другую сторону всей этой истории. Из-за него сорвался с привязи племенной колхозный бык. Бык может уйти далеко в лес, может заблудиться, погибнуть… Плечи у Лоди опустились, лицо вытянулось.
— Вот что ты наделал!
Маша постояла в раздумье, зажав зубами кончик пионерского галстука, искоса, уже без всякого восхищения поглядывая на «человека без нервов». Потом она круто повернулась и скрылась среди молодых ёлочек. Лодя пошёл за ней.
Лес был неровный. Плотные заросли елей походили на материки и острова. Между ними бухтами и проливами зеленели лужайки с пушистыми шариками одуванчиков. Маша как будто забыла свой страх перед Берендеем, забыла и о том, что в этом лесу можно заблудиться. То ей слышался треск сухой ветки, и она бежала на этот звук. То ей казалось, что за деревьями что-то шевелится, и она шла в противоположном направлении, продираясь сквозь колючий ельник.
Лодя всюду следовал за ней и думал: что они будут делать с Берендеем, если даже найдут его? Ведь ни он, ни Маша не решатся подойти к быку и на двадцать шагов. Не лучше ли пойти в правление колхоза и рассказать обо всём? Но как рассказать? Неужели так прямо и заявить: «Дорогие товарищи! Я выпустил вашего быка, и он ушёл в лес. Пойдите поищите его». Нет! Уж лучше продолжать поиски, а там видно будет.
Постепенно Лодя ободрился и стал разглядывать траву, надеясь обнаружить следы Берендея. Но трава была невысокая и такая упругая, что Лодя даже собственные следы различал с большим трудом.
Так они петляли по лесу, пока не заметили, что одуванчики на больших лужайках стали красными от лучей заходящего солнца, а на маленьких лужайках, окружённых елями, сделалось тускло и серо.
— Лодька!.. Что ты наделал! Ты понимаешь, что ты наделал? — десятый раз повторяла Маша.
— В колхоз нужно идти. Заявить, — упавшим голосом ответил «человек без нервов».
Усталые, унылые, они побрели обратно. Маша неуверенно говорила, что им нужно идти правей. Лодя так же неуверенно предлагал забрать немного влево. На душе у каждого становилось всё тревожней и тревожней.
Скоро, однако, в деревьях показался просвет, и ребята вышли к прямой, широкой просеке, на которой то здесь, то там росли приземистые кустики можжевельника. Маша сразу повеселела:
— Он! Эта же та самая! Они к лагерю ведёт!
Маша раздвинула ветки, вышла на просеку, посмотрела влево, повернулась, посмотрела вправо… и попятилась.
Лодя подошёл к ней и тоже взглянул направо: на просеке, шагах в пятидесяти от ребят, пасся Берендей.
Маша вцепилась в Лодину руку чуть повыше локтя и, не спуская боязливых взволнованных глаз с Берендея, прошептала:
— Лодька, никому в колхозе не говорить, что это он из-за тебя сорвался!
— Вот ещё! Буду я прятаться! — прошептал Лодя, тоже внимательно следя за быком.
— Лодька, тебе ничего не будет, потому что ты мальчишка, а для вожатых — неприятности.
Лодя помолчал. Маша ещё крепче впились в его руку:
— Лодька, дай мне честное слово, что не будешь близко к нему подходить!
— А что?
— Я сейчас побегу в лагерь, а оттуда в колхоз… А ты оставайся здесь и никуда его не пускай, пока люди не придут. Только близко не подходи. Ладно?
— Л-ладно, — вяло ответил Лодя, тоскливо глядя на быки, на тёмные стены елей, сходившиеся вдали, на большое красное солнце, которое садилось в конце просеки.
— А если он всё-таки уйдёт, то иди за ним и кричи всё время «ау». Мы по голосу тебя отыщем. Хорошо?