Райский уголок. По велению сердца
Шрифт:
Замолчав, Филиппа ждала, пока он откроет дверь. Внутри лачуги оказалось прохладно и темно; обстановка была скромной, как в келье отшельника. Узкий соломенный тюфяк, аккуратно застеленный сложенным как почтовый конверт одеялом, пустой стол, задвинутый под него одинокий деревянный стул; в высоком шкафу, запертом на висячий замок, хранились ружья, капканы и прочие атрибуты егерской профессии. На стенах не висело ни одной картины или фотографии; занавески на окнах отсутствовали, и квадраты оконных проемов подчеркивали строгость убранства помещения. Шероховатые доски пола не были застелены ни ковром, ни дорожкой. Единственное,
Гидеон щелкнул пальцами. Собака, крутя обрубленным хвостом как пропеллером, подскочила к нему и уселась у его ног, вглядываясь в лицо с выражением неподкупной преданности. Филиппе показалось, что взгляд Гидеона немного смягчился. Он нагнулся, чтобы потрепать длинные мягкие собачьи уши, потом выпрямился.
— Как насчет чая?
Филиппа, отрицательно покачав головой, с видимым сожалением отказалась.
— Мне в самом деле пора домой. Наверное, сегодня я уже не смогу вернуться и помочь тебе кормить цыплят вечером. Можно, я приду завтра?
Он коротко кивнул.
— Если хочешь.
Ее лицо озарилось жизнерадостной улыбкой.
— Договорились! Тогда до завтра. Пока, Кили.
Собака подняла свою красивую голову, но осталась у ног Гидеона. Тот кивнул на прощание и проводил глазами крепко сбитую фигурку Филлипы, пока она шла вдоль дорожной колеи по направлению к Холлу. Минутой позже он снял шляпу, сбросил куртку с бесчисленным множеством карманов и повесил на гвоздь, вбитый в косяк двери. Затем опустил руку в один из просторных карманов и извлек оттуда полоску бумаги.
Он чуть было не решился попросить Филиппу прочитать ему эту записку, написанную торопливым, но элегантным почерком, но передумал. Расшифровка этого послания представлялась ему довольно трудным делом. Не потому, что Гидеон не умел читать. Печатные буквы он мог осилить запросто. Но эти ровные стремительные строчки…
Он развернул полоску и положил на стол. Подпись была вполне разборчивой. Тоби Смит. И время — шесть часов. Гидеон пожал плечами и засунул бумажку обратно в карман. Дорди, дорди! Чего это мистеру Тоби Смиту понадобилось от него? Что ж, он узнает ответ, дождавшись шести часов. Но как раз в это время он кормит цыплят — это прекрасно знали все обитатели поместья, от сэра Джеймса до помощника садовника. И к тому же в это время года цыплята вылупляются из яиц и нужно постоянно присматривать за гнездами. Какое дело оказалось столь важным, что его отрывают от этих обязанностей?
Гидеон открыл шкаф, вынул бутылку виски, налил немного в стакан, стоявший на деревянном столике, тщательно закупорил бутылку и, поставив на полку, закрыл дверцу шкафа. Подняв стакан, он с задумчивым видом побултыхал его содержимое в течение нескольких секунд, затем быстрым движением запрокинул голову и залпом выпил. Потом постоял с минуту, с удовольствием ощущая, как виски согревает горло и внутренности.
Тишина окружающих лесов и полей окутывала маленькую хижину и ее обитателей, дружеской и заботливой рукой огораживая их от всего мира.
Постепенно резкие, сумрачные черты лица его смягчились. Из глубины леса раздался голос кукушки. Собака встрепенулась. Он нагнулся и приласкал ее, думая в это время о только что ушедшей девушке. Гидеон редко встречался с гостями Холла; чаще всего это случалось зимой, во время охотничьих вылазок, являвшихся излюбленным времяпрепровождением сэра Джеймса. Однако и тогда их общение не выходило за рамки отношений между хозяевами и доверенным и хорошо вышколенным слугой. Но эта девушка вела себя иначе.
Филиппа появилась возле курятников с неделю назад. С обезоруживающей прямотой, которая, как он теперь понимал, была типична для нее, она представилась и, не переводя дыхания, осыпала его градом вопросов. Его односложные ответы, казалось, нисколько не смущали ее. Удивляясь самому себе, он рассказал ей обо всем, что ее интересовало. Оказалось, что ему, против ожидания, трудно было устоять против ее солнечной улыбки и дружеского расположения. Вскоре Гидеон понял, что, вопреки своим обычным правилам отношения к окружающим, всерьез привязался к ней. Не проявляя в ответ на ее незамысловатые попытки к дружескому сближению особого энтузиазма, он, тем не менее, не предпринимал никаких действий, чтобы предотвратить их. Так они привязались друг к другу.
Филиппа могла неожиданно появиться в любое время дня. Иногда она убегала из Холла ранним утром, и ей приходилось пробираться в рассветном тумане по покрытым росой травам к его хижине. Часто они прогуливались по лесу, а потом, когда приходило время, отправлялись кормить цыплят.
Он находил ее почти детскую искренность смешной, но каким-то странным образом она трогала его душу.
— Конечно, я благодарна тете Фионе; это так мило с ее стороны — пригласить меня на лето сюда, пока мама и Эдди в Лондоне. Но, и тут уж ничего не поделаешь, Холл и все его обитатели наводят на меня ужасную тоску. Гуляя по парку, я чувствую себя собачкой, которую выгуливают на поводке. И еще эти проклятые ножи и вилки — к каждому блюду другие, — ей Богу, их такое количество, что можно потерять аппетит, — рассказывала она, то и дело внезапно заливаясь своим заразительным смехом.
Кажется, ее мать была близкой подругой леди Фионы, а отчим — политическим деятелем. Это был выходец из новой когорты лейбористов, умница, честолюбивый самоучка, который попробовал вкус власти во время однолетнего правления 1924 года и всеми силами стремился попробовать его еще раз, уже в гораздо больших размерах.
— Я рада, что мама вышла за него замуж. Они очень подходят друг другу, — сказала она как-то, но улыбка ее при этом утратила обычную жизнерадостность и стала задумчивой, — и я не собираюсь упрекать их в том, что они много времени проводят с глазу на глаз.
Как же трудно было ему устоять против ее смеха, задора и радостной улыбки! Ее искренность и доверчивость, неиссякаемое любопытство ко всему, что окружало ее в мире, расцветили его жизнь, в которой сухое равнодушие и замкнутость считались нормой, новыми яркими и свежими красками. Гидеон чуть ли не с нетерпением ждал, когда ее маленькая крепкая фигурка появится у дверей его лачуги.
«Бедняжка, — подумал Гидеон с привычным оттенком цинизма, — еще пара лет, и она превратится из ребенка в юное женское существо. Но за это ей придется заплатить всеми нынешними притягательными и непосредственными качествами, если не случится чего-то из ряда вон выходящего».