Раз год в Скиролавках
Шрифт:
– Не нашел я его. Может быть, отец закопал пистолет в саду или в лесу? Не знаю. Я обшарил каждый угол в нашем доме. Впрочем, сделайте обыск. Комендант надолго зашелся еще более сухим кашлем. – Милиция знает, что ей делать. А о ТТ я вспомнил, чтобы наглядно вам показать, что если вы не нашли отцовского оружия, то, может быть, кто-то другой тоже не нашел карабина. А потом вдруг из него выстрелил.
– Черт возьми, – рассердился доктор. – Вы смотрите на меня как на преступника. В конце концов, я стрелял или в меня стреляли?
Корейво покивал головой в знак того, что разделяет возмущение доктора. Ничто не могло быть для него увлекательнее,
– Кто стрелял – это выяснится в ходе следствия, – сказал он. – Однако, принимая вашу версию, необходимо подумать, какова была цель этой стрельбы. – Я был этой целью. Моя голова, – буркнул доктор.
Корейво понимающе улыбнулся. Доктор был, безусловно, умным и достойным уважения человеком, и все же он не знал, что следствие всегда нужно проводить двусторонне. Против того, кто обвиняется, а также против того, кто обвиняет. Ведь не раз случалось, что со временем обвинитель становился обвиняемым, а обвиняемый – невиновным. Единственным осязаемым фактом оставалась жестяная гильза; что же касается остального, то здесь необходимо было сохранять осторожность и дистанцию. Человеческое существо, как справедливо утверждал священник Мизерера, бывает переменчивым, хотя по-своему видел этот предмет священник Мизерера, и несколько иначе – комендант Корейво. В понятии Мизереры люди были склонны к греху, в понятии Корейво – имели склонность к нарушению закона.
– Мы не можем быть уверенными. Что кто-то стрелял с мыслью вас убить, объяснил он мягко. – Может быть, кто-то хотел вас просто напугать? Оставим в стороне личность того, кто стрелял, имени которого, фамилии, а также адреса и даже описания, насколько я ориентируюсь, мы не знаем. Зато нам известив особа, в которую стреляли. Вы кого-нибудь подозреваете, доктор?
– Нет.
– Ну вот. И я так думал. Ну скажите, почему в вас стреляли, ведь так будет легче найти того, кто стрелял. – Не имею понятия, почему в меня стреляли.
– И я так думал, – согласился комендант. – Значит, постараемся помочь вам, задавая наводящие вопросы. Кому выгодно вас убить или напугать? – Моя совесть чиста.
– Совестью занимается священник Мизерера, – саркастически заметил Корейво. – Нам, доктор, остается правда материальная. – Подозреваю, что, может быть, сам о том не зная, я напал на след убийцы маленькой Ханечки. Преступник почувствовал опасность и пытался меня уничтожить. Как вам известно, я собственными силами стараюсь найти убийцу.
– Это очень хорошо с вашей стороны. Но раз вы сами не знаете, напали ли вы на след убийцы, то почему убийца должен знать, что вы напали на его след? Не принимали ли вы у себя в последнее время какую-нибудь красивую замужнюю бабенку? – Да, принимал. – У нее ревнивый муж?
– Не знаю. И не намерен говорить с вами о таких делах. Корейво спрятал гильзу в конверт, а конверт сунул в ящик стола. – Доктор, – вздохнул он, а потом сухо закашлялся, – вы принесли к нам гильзу. Мы узнали, что в вас стреляли. Это настоящий паштет. Мы должны его проглотить, даже не моргнув глазом. Но из чего этот паштет сделан, этого вы уже не хотите нам сказать...
– Потому что не знаю. Ревнивый муж – это примитивная версия и даже грубая.
– Правильно, – согласился Корейво. – А как вы думаете, почему кто-то вламывается в винный магазин или в табачный киоск? По причинам примитивным и грубым – ради пары злотых и нескольких бутылок алкоголя. С тех пор, как я тут комендантом, на нашей территории убито несколько мужчин, в том числе и при помощи огнестрельного оружия. И в каждом случае или из-за нескольких злотых, или из-за неверной жены и невесты. Я не думаю, что кто-то встал за дерево у дороги и ждал вечером приезда доктора только потому, что доктор носит шапку из барсука. Поэтому хорошо будет, если доктор обдумает это дело, приедет ко, мне еще раз и укажет на подозреваемого.
Гнев охватил доктора. Он почувствовал, что ему дали урок, .как сопливому мальчишке. А так как старший сержант снова раскашлялся, доктор сказал ему:
– У вас сухой кашель. Даже издалека я слышу хрипы в легких. Не колет ли у вас в груди? – Колет. И насморк мучает.
– Сегодня в здравпункте принимает доктор Курась... – А вы, доктор, не взяли с собой фонендоскопа? – Конечно, взял. Он у меня в машине. Комендант вздохнул с облегчением.
– Кашель сухой, это факт. И в груди колет. А к машине за фонендоскопом может сбегать кто-нибудь из моих людей. Или я сам его принесу.
– Не надо, – ответил доктор Неглович. На минуту он вышел из отделения и вернулся с докторским чемоданчиком в руках.
– Я привык, – сказал он Корейво, – что пациент сидит по эту сторону стола, а я – по ту.
Таким способом он вынудил старшего сержанта, чтобы тот покинул свое место и занял то, на котором только что сидел доктор. А вместе с переменой места коменданта как бы частично покинула уверенность в себе, он подумал о своем здоровье и ощутил колотье в груди еще сильнее.
– Разденьтесь, – приказал доктор, кладя на стол фонендоскоп и бланки рецептов. Папку с надписью «Ян Крыстьян Неглович» он старательно отодвинул в сторону.
– От простуды может быть бронхит, воспаление легких и много других недомоганий, медицина знает разные случаи, – говорил он с шутливой серьезностью коменданту. – Одна простуда не равна другой, лечить их можно по-разному, если пациент даст врачу необходимое количество информации. Нас, врачей, обязывает, как вы знаете, врачебная тайна. Поэтому вы можете мне смело рассказать, при каких обстоятельствах вы простыли. Может, вы просто промочили себе ноги. Или ехали на служебном мотоцикле в сильный снег и ветер? Я помню человека, который в зимнюю ночь сильно вспотевшим и полураздетым бежал из дома любимой, спустившись по водосточной трубе, потому что неожиданно появился муж той женщины. Я должен был лечить его не только от простуды, но и от нервного шока. Он трясся не только от озноба, но и от страха.
В свое время Корейво был комендантом отделения в другой местности. Рассказывали, что именно там он удирал по водосточной трубе от какой-то дамы, это вышло на явь, и его перевели в Трумейки.
– Я не могу выдавать вам служебные тайны, – отозвался комендант, который был уже без кителя с погонами, без верхней и нижней рубашки; он стоял перед своим столом с обнаженным торсом, что отняло у него еще немного уверенности в себе.
Остатки этой уверенности Корейво потерял, когда подумал, как легко человек может оказаться не по ту сторону стола, где привык сидеть, а также – как много зависит от того, кто по какую сторону стола сидит. Это не личность человека, а место, где он помещает свой зад, определяет, задает ли он вопросы или должен на них отвечать, имеет ли он власть над другим человеком или же должен поддаться власти другого человека.