Раз год в Скиролавках
Шрифт:
– Любопытных было очень много. Но мне доложили, что среди них не было жены покойного, Юстыны Васильчук, – нарушил тишину Корейво.
– Похоже, что это я должен сообщить ей о смерти мужа.
Но как-то не спешил Корейво пуститься в путь через озеро, потому что мало приятного – сообщать молодой жене о внезапной смерти мужа.
– Столько было любопытных, а ее не было, – повторил он свою мысль. – Наверное, она будет громко плакать, волосы себе на голове рвать, как это бывает у молодых женщин. Но некоторые только изображают отчаянье...
Комендант понизил голос, как бы выжидая, что доктор прибавит свое словечко или даже несколько
– Пойду с вами к Юстыне, – объяснил он. – Я ее немного знаю, потому что она не так давно была у меня на консультации. Но поговорить с ней я хотел бы при вас.
Двинулся комендант Корейво вместе с доктором по льду прямехонько в сторону усадьбы Васильчуков. Он чувствовал легкое возбуждение, как всегда, когда нападал на след. Только вскрытие могло показать, сколько Васильчук выпил, прежде чем пошел ловить рыбу. Поскользнуться пьяному легко, это правда, но и подтолкнуть такого тоже нетрудно. Подумал об этом и доктор Неглович, в чем комендант Корейво был уверен, но, поскольку говорить он ничего не хотел, а только напросился на встречу с Юстыной, было понятно, что на эту тему ему есть что сказать. Скрывать доктор ничего не собирался, раз хотел увидеться с Юстыной при коменданте. Доктор не относился к людям, которые без нужды мелют языком и швыряются подозрениями направо и налево, от чего вреда бывает больше, чем пользы. Ведь подумать можно что угодно, иногда даже отпустить вожжи фантазии, но слова надо произносить осторожно. Ведь когда в проруби находят мертвого человека, то на собственных словах можно поскользнуться как на льду.
Шли они в полном молчании, время от времени действительно поскальзываясь на влажном льду, а из-за этого молчания их уважение к себе росло безмерно. Только раз доктор из вежливости спросил коменданта, колет ли еще у него в груди, на что комендант так же вежливо ответил, что от лекарств у него даже насморк почти прошел. Наконец они оказались у берега, где была небольшая прорубь, откуда Васильчуки черпали из озера воду, чтобы поить корову (для еды и питья Юстына носила воду из колодца живущей по соседству Гертруды Макух). Они выбрались на сушу и тропкой, протоптанной в почерневшем снегу, добрались до длинного дома из красного кирпича, в жилой своей части побеленного известкой. С громким кудахтаньем разбежалась стая кур, толкущихся возле корытца с зерном и отрубями, но никто не показался в окне. Сначала они вошли в маленькое холодные сени, а потом, энергично постучав в двери, шагнули в комнату, составляющую все жилище Васильчуков.
Покрытая черная платком, Юстына стояла на коленях перед иконой в левом углу комнаты. Посеревшее от старости лицо Божьей Матери с младенцем выглядывало из жестяного фартучка, на котором поблескивали цветные стеклышки и мигало пламя горящей свечи в лампадке под образом. Юстына смотрела в серое лицо Божьей Матери и медленно крестилась.
– Мы пришли к вам, Юстына Васильчук, чтобы уведомить вас о смерти мужа Дымитра, – сурово произнес комендант Корейво.
– Я уже знаю об этом, – ответила она медленно и певуче, не поворачивая головы. – Были у меня тут люди с этой вестью, но я их прогнала. Хочу быть одна с Матерью Наисвятейшей.
Комендант переступил с ноги на ногу, потому что вдруг почувствовал, что разговор с этой молодой женщиной будет очень трудным. У него был большой опыт в этом отношении. И опыт подсказывал, что простое сознание, которое, казалось бы, без труда должно поддаваться чужой интеллигентности, очень часто бывает жестким и упрямым.
– Я не видел вас, Юстына Васильчук, возле проруби, где нашли вашего мужа, – сказал он.
– Не интересуюсь такими видами. Увижу Дымитра, когда его мне привезут. Поклонюсь ему и гроб ему закажу, – снова пропела она им медленно. Рассердился Корейво и проговорил приказным тоном:
– Встаньте с коленей, Юстына Васильчук. И покажите, где нам сесть. Я привык смотреть в лицо тому, с кем разговариваю. А молитвы свои оставьте на потом.
Не сразу она послушалась сурового голоса. Перекрестилась сначала три раза, поклонилась иконе. Только потом встала и повернулась к ним. Они не увидели в ее глазах слез, а на лице – хотя бы чуточку печали, но ведь они и не ожидали этого, когда шли к ней и предавались фантазиям.
– Садитесь, – сказала она тихо, вынимая ладонь из-под платка и указывая им на деревянную лавку у стены. Сама она пристроилась на скамейке у стола.
Доктору она показалась более бледной, чем тогда, когда приходила к нему. Черные дуги бровей вырисовывались еще резче, будто бы на белом картоне кто-то начертил их углем. Глаза потеряли выражение печали, которое он тогда отметил в памяти. Припухшие губы были не приоткрыты, а стиснуты в узкую щель. Некрасивой она показалась доктору в этот момент, потому что чувствовалась наполняющая ее враждебность и сила. Но когда на короткий миг ее карие глаза встретились со взглядом доктора, ему показалось, что словно бы радость в них блеснула, а губы дрогнули от затаенного смеха.
Комендант сел на лавку, положил ногу на ногу, поправил ремень с пистолетом.
– Скажите мне правду, Юстына Васильчук, когда ваш муж, Дымитр, пошел ловить рыбу в проруби? – Позавчера это было. Вечером.
– Это значит, Юстына Васильчук, что уже позавчерашней ночью он не вернулся. Не было его целый день, а также этой ночью.
– Да, пане.
– И не удивило вас его отсутствие? Не испугало? Вы не начали спрашивать о нем, искать его на озере?
– Я подумала, что он утонул, – сказала она тихо. – Я просила об этом Матерь Наисвятейшую, как женщина женщину. И в тот вечер много водки в него влила, чтобы он пошел пьяный.
Комендант кашлянул, довольный, потому что любил, когда кто-то признавался в своей вине.
– Почему же вы его не искали? – спросил он.
– Знала, что люди его найдут, а он мне запрещал уходить далеко от дома. Самое дальнее – к Макуховой по воду я могла ходить.
– Одним словом, Юстына Васильчук, вы напоили мужа водкой, а потом он пошел ловить рыбу в проруби. А потом вы толкнули его в воду, – с притворной доброжелательностью в голосе сказал Корейво. – Вас при этом не было, – ответила она.
И наступила тишина, потому что комендант понял: предчувствие его не обмануло. Никогда он не узнает правды от этой женщины. Ведь одни дело – желать чьей-то смерти, а другое – приложить к ней руку непосредственно.
– Много он выпил?
– Пол-литра. А потом я еще и вторую бутылку открыла. Но из нее он только немного отпил, – подсчитывала она с оттенком гордости в голосе.
– А почему вы хотели его смерти?
– Бил он меня. Каждую ночь. Говорил, что я – как пустое дупло. Но я была у доктора, и он сказал мне, что я могу иметь ребенка. Это Дымитр был как яловое дерево. Поэтому, когда он пошел за рыбой, я пол-литра водки ему дала.