Раз в год в Скиролавках
Шрифт:
Почему ничего из этого не вышло? Почему он так странно повел себя у Поровой? Хромая Марына тоже пренебрегла им. Член был непослушный, строптивый, упрямый, словно бы между желаниями Антека и им тоже образовалось озеро страха и ненависти. Да, видимо, ненависти. Даже мать, которую он должен был любить и слушаться, казалась ему особой ненавистной, потому что была женщиной. Психолог в следственном изоляторе объяснял ему, что, может быть, постоянный страх перед матерью и ее кнутом он перенес на всех женщин, возненавидел их, потому что мать была женщиной. Сыну нельзя ненавидеть мать, это страшный грех, в сто раз больший, чем убийство. Жаль, что он не поговорил об этом с доктором. Жаль, что доктор улетел в ночной мрак, оставляя его наедине с этими странными мыслями. Отчего ему не хватает смелости, чтобы себе самому сказать, что жизнь ему уже опротивела? Отчего он не может переломить страха перед собственной
Сейчас тоже словно кто-то крадется вдоль стены хлева. Кто это? Один или двое? Может, у них с собой вилы? Они откроют двери и в темноте длинными зубьями пригвоздят его к топчану. Это будет смерть в страшных мучениях. Каким он был дураком, когда думал, что его захотят убить в лесу! Намного легче сделать это ночью, впотьмах. Прокрасться в хлев и насадить его на острия вил. Ведь двери в хлеву не запираются изнутри. Значит, это здесь нападут на него, заколют или задушат без свидетелей, точно так же, как он это сделал с Ханечкой…
Он вспотел от страха. Влез по деревянному столбу к отверстию, через которое сбрасывали корм коровам. Потихоньку заполз в сено, в самый угол. Долго бы его пришлось здесь искать. Страх проходит, мокрое от пота тело начинает остывать, он уже дрожит от холода, стебли сухой травы царапают его и колют. Но он в безопасности, без страха переждет в этом месте до самого утра. Днем они побоятся его убить. Жалко, что доктор улетел. Сегодня Антек попросил бы его, чтобы он дал ему такую смерть, чтобы те, полные ненависти к нему, все искали его и не могли нигде найти. Это наилучшая дорога — от смерти убежать в смерть. Что можно сделать умершему? Убить его второй раз — это смешно! Еще раз он бы продемонстрировал им свое превосходство, пренебрегая петлей, повешенной на дереве возле Свиной лужайки…
Когда начало светать, он слез на топчан и отогрелся под одеялами. Потом пришла мать, чтобы подоить коров. Она дала ему кружку молока и несколько кусков хлеба, намазанных маслом. Четыре куска хлеба она положила в сумку, которую он брал в лес. Он вымыл у колодца лицо и руки, в дом он вообще не заходил, хоть бритье ему бы не повредило. У него был реденький мягкий пушок; на щеках, подбородке и под носом у него росли светлые пучки волос, и, даже не заглядывая в зеркальце, он знал, что выглядит противно, немного осталось от его прежней милой внешности. Он пошел в лес тропинкой через луга у озера, шоссе пересек возле дома художника Порваша, какое-то время шел по межам и исчез в лесу. Он не спешил — никто ведь не проверял его работу, он не должен был расписываться в табеле выхода на работу. Во всем теле он чувствовал усталость, хоть работу еще не начинал. Недосыпание и ночные тревоги притупили и его разум. Ему казалось, что его мысли тоже устали, ум работает медленно и неохотно. Он хотел сна, отдыха, пусть даже отдыха вечного. Да, может быть, он хотел именно такого долгого отдыха; не думать ни о чем, не чувствовать ничего, не существовать. «Я спрячусь в сарае доктора, залягу в кабине его яхты, — подумал он в какой-то момент. — Доктор вернется и найдет меня, умершего с голоду». Но он боялся собак доктора, тех двух волкодавов, которые бывали странными — иногда они бесились, когда кто-то проходил мимо ворот и ограды, а иногда не обращали внимания вообще ни на кого, позволяли войти во двор, постучать в двери. И их поведение было таким же непредсказуемым, как и поведение самого доктора.
Лес шумел спокойно, сонно. И этот шум еще больше отуплял Антека и наводил на него сон. Сквозь голые кроны буков он видел осеннее небо, по которому быстро неслись грузные дождевые облака. Временами проблескивало солнце, но только ненадолго. Какая-то большая желтоватая птица выпорхнула почти из-под самых его ног и, громко шелестя, исчезла в зарослях лещины. «А говорят, что Клобуков нет», — подумал, он, потому что был уверен, что встретил Клобука. «До6рый это был знак или дурной?» — задумался он, но только на минуту; ничто не могло приковать его мысли. Лечь где?нибудь в кустах, спрятаться в еловой чаще и заснуть — этого он на самом деле хотел. Но он не видел такого места, земля везде была влажная и холодная, а он сильно намерзся прошлой ночью. Да, он знал тихий закуток, почти уютный, но там полтора года лежали останки девочки, которая хотела голой выкупаться в озере. Это не правда, что он туда ходил. Так он только сказал доктору. Он не заглядывал туда, что бы это ему дало? Он не жалел и о том, что ее убил. Жаль, что только потом пришла ему в голову та мысль о бутылке. Ту он тоже мог отметить таким же образом, чтобы те, кто ее когда-нибудь найдет, знали, что это было его делом. Девушка была принесена в жертву. Смерть была жертвой наивысшей и наилучшей. Старый Бог жаждал таких жертв — из первородных, из телят и барашков. Христос, сын Старого Бога, должен был выкупить людей собственной смертью. Без смерти нет милости, нет искупления. «Моя смерть тоже должна быть жертвой», — шептал он себе и теперь уже был уверен, что жаждет смерти спокойной, мягкой, как сон.
Когда он входил на поляну со старым дубом, на минуту выглянуло солнце. Пожелтевшая трава возле дуба выглядела как золотая, небо заголубело, и поразила его красота мира. Но увидел он также и Смерть. Он обрадовался, протянул руки и пошел навстречу ей со счастливой улыбкой на губах. Потому что смерть — не только сын ночи, но и брат сна.
О том, что из пистолета ТТ может убить даже категорический императив
Доктор Неглович вернулся в Скиролавки после четырех дней отсутствия. Гертруде Макух он привез заграничный черный платок с большими красными розами. Пани Басеньке подарил духи Нины Риччи. Порвашу сказал, что не смог дозвониться до барона Абендтойера в Париж. О концерте Йоахима не рассказывал, впрочем, не было на это времени — визиты приятелям он наносил короткие, даже не снимал куртку.
Наутро вместе со старшим сержантом Корейво он поехал на милицейском «лазике» в лес, на край глубокого оврага, по дну которого тек ручей. Много лет назад один генерал приказал построить здесь бункеры из толстых деревянных балок, замаскированных землей и кустами. Бункеры не сыграли никакой роли в военных действиях, никто никогда не стрелял из них, бой начался в нескольких километрах отсюда, в деревне Коринфки, потому что даже генералы не всегда выбирают место для битвы. Несколько бункеров было разобрано на дрова, в одном лесничий Турлей держал бочки с живицей, остальные сгнили, потому что ветер и дожди смыли с них землю. Но несколько их уцелело, и даже сохранились еще дубовые двери на могучих шарнирах. В одном из таких бункеров, заросших стеной колючего терновника, двадцать и более лет тому назад доктор прятал сетку. От нее осталась одна труха, а от девочки из Барт — немного больше: скелет и немного плоти.
В Скиролавки приехал вызванный по телефону капитан Шледзик вместе со следственной группой и ордером на повторный арест Антека Пасемко. Шледзик надеялся, что, приведенный к останкам своей первой жертвы, преступник, возможно, сломается и признается во всем. К сожалению, Антека дома не было. Как заявила милиционерам его мать, Антек скорее всего уехал четыре дня тому назад. Пошел на работу в лес и больше не вернулся. Она не удивилась, что он удрал из деревни, потому что здешние люди грозили ему местью и даже веревку с петлей прикрепили возле Свиной лужайки.
Останки найденной девочки были увезены в Барты, уехал и капитан Шледзик, чтобы объявить розыск Антека Пасемко. А на следующий день он должен был снова приехать. Потому что лесник Видлонг нашел на полянке возле старого дуба тело мертвого мужчины, который застрелился из старого армейского пистолета ТТ.
Страшно выглядел Антек Пасемко. Пять дней лежал он в лесу, а тем временем птицы выклевали ему глаза, лесные звери объели тело. Почему так странно устроено, что сначала птицы выклевывают глаза каждой падали? Может быть, они делают так для того, чтобы жертва, если она еще жива, не начала защищаться, а осталась слепая в лесу уже навсегда? Лица Антека никто не смог опознать, но по одежде и другим приметам мать, отец, братья и люди из деревни подтвердили, что это он принял тут смерть.
Без труда установили в первом приближении время, когда это случилось. В кожаной сумке был нетронутый завтрак, который он взял с собой на работу. Не сумели забраться внутрь сумки лесные звери. Значит, Антек погиб пять дней тому назад, сразу, как только пришел на работу. Расположение тела, позиция, в которой лежал пистолет с одним использованным зарядом, — все говорило за то, что он сам застрелился. Не установили, откуда Антек взял оружие — армейский пистолет. Номер и серия, выбитые на пистолете, свидетельствовали о том, что он был сделан еще во время войны, но был отлично законсервирован, без капли ржавчины и пыли. Принадлежал ли когда-нибудь этот пистолет хорунжему Негловичу или кому?либо другому — этого никто не был в состоянии установить, потому что номер и серия пистолета хорунжего ни в каких актах не фигурировали. Никому не пришло в голову заглянуть в небольшое дупло в старом дубе. Там все еще лежала промасленная тряпка и несколько зарядов для пистолета ТТ. Наверное, они будут лежать там до той минуты, когда какой?нибудь вихрь свалит это дерево и кто?нибудь начнет рубить его на дрова.