Разбег
Шрифт:
— Не надо так сильно, ты меня задушишь…
Обнаглев, он припал к ее губам.
— Ах, Иргизов, что ты со мной делаешь… — Нина ослабла в его руках.
И сам он, дергая уздечку, не чувствовал под собой ни коня, ни седла, и не ведал — идет конь, скачет или топчется на месте. Сердце у Иргизова пылало. В голове звенела, нежная музыка. Конь вынес их на ту самую лужайку у горы, где Иргизов рвал ромашки. Он лишь успел подумать, что это то самое место, и, остановив коня, он вновь припал к губам женщины.
С трудом, кое-как она вырвалась из его
— Ненормальный какой-то! А ну, прекрати!
Жаркое исступление опустошило Иргизова. Он свалился набок и, раскинув руки, зажмурился. Зеленые стебли высокой травы щекотали ему щеки. Усталым движением он смахнул с лица траву и, разогнувшись, сел.
— Будешь знать, как связываться с актрисами! — сказала она, смеясь.
Иргизов не отозвался, лишь вздохнул.
Нина встала, подошла к лошади, вынула из сумки бутылку с рюмками и вернулась. Неторопливо налила. Иргизов следил за каждым ее движением и с отчаяньем думал: «Порочная баба!» Он взял из ее рук наполненную рюмку без всякого желания и хотел уже поднести к губам, но актриса остановила его.
— Не спеши, выпьем на брудершафт.
Ловко, словно раньше этим только и занималась, она переплела его и свою руки, выпила и поцеловала.
— Все, Иргизов, — сказала твердо. — Поехали домой.
— А в крепость? — спросил он, поднимаясь.
— В крепость твою как-нибудь потом, — усмехнулась актриса. — Пойдем пешком.
Когда они пришли в Багир, солнце уже клонилось к горам. Зной ослабевал. На тахте в чайхане сидело множество туркмен — пили чай и ели шашлык.
— Посидим? — предложил Иргизов.
— Больше ничего не придумал? Ты уже совсем… Считаешь, что я… Ну, ладно, я побежала… Вон, как раз дилижанс в город идет.
Он поспешил за ней. Но она тут же села в карету и затерялась среди пассажиров.
Дилижанс выехал на проселок, затем на Фирюзинскую дорогу. Иргизов ехал следом. Возле города он отстал. Въехав в Полторацк, свернул налево и поскакал к кавалерийским конюшням, сдать конюхам скакуна.
Домой он вернулся в сумерках. Сестру дома не застал — это удивило его: «Может, тоже уже невестится?». Раздевшись, он лег на кровать и только что случившееся во всех деталях пробежало перед его глазами. Теперь, когда он расстался с Ниной так бестолково и холодно, им начала овладевать смутная тревога. Пока еще он не понимал, что их скоротечная, безумная встреча уже заронила в его душу зернышко любви. Он лежал и жалел, что не простился с ней, как надо. Иргизов не слышал, как вошла Зинка.
— Ого! — воскликнула она. — Он, оказывается, дома лежит. Мы его ищем по городу, а он дома. — Зинка в черной юбке, белой кофточке и красной косынке. Подстрижена модно.
— Зинуля, а ведь ты уже совсем взрослая, — сказал Иргизов. — На школьницу ты не похожа. Где ты была?
— Где и все, — отозвалась она. — Гуляла по городу. Сегодня же выходной. Все гуляют. А ты, разве целый день дома? Ты же утром уехал! Да и днем мы с Лилией Аркадьевной заходили к нам сюда, тебя не застали.
—
— Но выходной же, Ваня! — воскликнула Зинка. — Лилия Аркадьевна хотела с тобой по городу походить.
— Она что, говорила тебе об этом?
— Нет. Но я и сама догадалась. Как встретила она меня, у нее даже глаза от радости заблестели. «Зиночка, — говорит, — а где Иргизов?» Я сказала, что ты уехал смотреть развалины. Она обиделась, говорит: «В такой-то день на развалины!» Правда, Вань, ты прямо помешался со своими древними крепостями.
— Больше ничего не говорила Лилия Аркадьевна?
— Особенно ничего не говорила. Просто мы с ней часов до трех вместе гуляли, а потом зашли к нам: думали, ты приехал, а тебя нет. А почему ты так долго? Да и бледный весь какой-то. Не заболел ли?
— Нет, ничего, Зина. Все нормально. Ты посиди, а я к одному товарищу загляну. Часа через два вернусь.
— Ужинал хоть? Нет! Я так и знала.
— Потом, Зиночка, когда приду.
Он вышел из дому и направился в сторону Крымской. Пересек улицу, вошел во двор. Во дворе полно народу: жильцы играют в лото.
— Здравствуйте! Здесь живет актриса Ручьева?
С ним поздоровались вразнобой, оглядывая с удивлением: командир Красной Армии? Старуха-армянка провела его в глубину двора и указала на дверь. Иргизов постучал. Никто не отозвался. Он постучал еще раз и толкнул плечом дверь. Она подалась с тихим скрипом. Иргизов вошел в сенцы, затем в комнату. Остановился у порога: темно, ничего не видно.
— Нина! — позвал негромко.
— Кто здесь? — испуганно вскрикнула она и кинулась к столу за спичками.
— Это я… Иргизов, — засмеялся он.
— Боже, Иргизов! Как ты меня нашел? — Нина зажгла лампу и подала ему стул. — Садись.
— Я пришел домой, — заговорил он, волнуясь, — и у меня возникло такое чувство, будто я навсегда потерял тебя. Два часа, пока не видел тебя, показались мне мукой. Я люблю тебя… Люблю…
— Не надо лгать, — сказала она, поправляя халат и прикрывая грудь. — Неужели ты думаешь, я такая глупенькая, и не понимаю — что между нами произошло? Случай бросил нас в объятия друг к другу. А еще точнее — хмель. Ты ведь и сам, пожалуй, раньше меня понял всю пошлость нашей встречи.
— Прости, Нина…
— За что прощать-то? — Она отошла к окну. — Ты ни в чем не виноват. Можешь идти спокойно. Не терзайся, забудь обо всем.
Иргизов не двинулся с места — лишь тяжко вздохнул и, облокотившись на стол, отвернулся. Смотрел на стену, на бархатный гобелен и чувствовал себя несчастнейшим человеком. Он думал, как же вернуть то прекрасное, то нежное, то несравненное ни с чем, что он испытал при встрече с ней! Неужели никогда не повторятся эти счастливые минуты? Она смотрела на него, видела, как менялось выражение его лица, какую неподдельную муку выражал его взгляд, как горько кривились губы, и поняла: он, действительно, влюблен в нее.