Разбитые сердца

Смолл Бертрис

Моим естественным порывом было сказать: «Хорошо, не ходи», выйти и закрыть за собой дверь. Но моя новообрётенная жалость к ней была в то время еще свежа и очень активна, к тому же имелись и другие соображения. В небольшой, ограниченной общности людей меланхолия самого главного из ее членов не способствует веселому настроению у других, а в последнее время атмосфера в будуаре стала совершенно удручающей. И я сказала:

— Пойди послушай. Он очень хорошо играет, и все мы будем очень рады, если ты разделишь нашу компанию.

Беренгария нехотя поднялась и направилась

в солярий. Я остановилась, чтобы закрыть дверь, а когда повернулась и окинула взглядом комнату, у меня возникло ощущение, словно там что-то произошло. Сделав несколько шагов по комнате и не спуская глаз с мальчика, Беренгария замерла. Прекрасные глаза по-прежнему ничего не выражали, но рот, порой выдававший ее чувства, был раскрыт. На лице мальчика, пристально смотревшего на нее от противоположной стены, было написано изумление и восхищение. В этом не было ничего удивительного — сестра моя была невероятно красива. Мы, разумеется, привыкли к ее неотразимой привлекательности, но всем, кто смотрел на нее впервые, приходилось отдавать ей дань трепетного благоговения, которое охватывает человека при виде вишни в полном цвету, освещенной ярким солнцем, или же одного из здешних знаменитых багряно-золотых закатов.

Напряжение разрядилось, когда Беренгария опустилась на диван. Я подала мальчику сигнал, и он взялся за лютню, но играл сквернее скверного, неуклюже перебирая струны и пропуская ноты, а мелодию выводил резким фальцетом. Кэтрин обменялась взглядом с Пайлой, опустила уголки рта, словно надкусив лимон, и состроила мне гримасу. С тех пор как Беренгария сделала меня своей доверенной и все чаще требовала к себе, в будуаре поселилась ревность. Кэтрин, наименее благожелательная из всех троих, выказывала свои чувства совершенно открыто, и ее гримаса была не менее резким комментарием по поводу отвратительного исполнения музыканта, чем высказанное ранее недовольство тем, что я его привела.

По окончании первой песни мне удалось поймать взгляд мальчика и послать ему ободряющую улыбку — всем своим существом я желала, чтобы он играл лучше. Он улыбнулся в ответ, но так, как улыбается человек, преодолевая физическую боль, отбросил назад волосы и затянул веселую песенку про даму из Шалона и ее рыжую курочку. На сей раз дело пошло лучше. А когда он заиграл «Смерть Хлорис», музыка и песня прозвучали почти так же хорошо, как и на рынке.

Когда звуки этой хватающей за сердце мелодии растаяли в воздухе, Кэтрин вызывающе спросила:

— Ты можешь сыграть что-нибудь из Абеляра?

В то время песни Абеляра были настолько широко известны и популярны, что их напевали поварята, поливая жиром мясо на шампурах, в такт им бегали с поручениями подмастерья, и вопрос Кэтрин, да еще высказанный с таким презрением, был умышленно оскорбительным.

Мальчик спокойно ответил:

— Да, миледи. И могу спеть песню, не так навязшую в зубах, как остальные. Хотите? — Он взглянул на струны, чуть отступив назад, а потом, раскованно и непринужденно облокотившись на спинку деревянной скамьи, запел:

Быть твоим слугой — это все, о чем я прошу, Моя единственная радость — видеть тебя счастливой, Единственная забота — исполнять твои желания. Разве ты не знаешь, что твоя улыбка — мое полуденное солнце, Что твой голос, даже сердитый, звучит для меня песней птицы, Что твои глаза, даже опущенные долу, — мои солнце и луна? Весь мир — ничто, будущее сурово и безотрадно; Наша надежда хрупка, а радость под вечной угрозой. Но как ты мне дорога, как дорога, как дорога!

Этой песней, положенной на очень волнующую музыку, он покорил дам и в их числе даже скептически настроенную Кэтрин. Когда стихли последние звуки, они разразились возгласами одобрения.

— Ты очень хорошо играешь, — проговорила Беренгария. — Спасибо. Тебе пора немного освежиться. — И она сделала знак Пайле, на которую, благодаря ее природной жадности и прошлому опыту ведения собственного дома, были возложены хозяйственные обязанности. Пайла засуетилась, а сестра позвала меня в свою комнату.

— Анна, где ты его нашла?

— На рынке.

— Я хочу, чтобы он остался у нас.

— Вместо Коси?

Она кивнула.

Для бродячего музыканта, вынужденного подчиняться скверному хозяину, превратиться в лютниста принцессы было, разумеется, совершенно фантастической удачей. Отныне у мальчика появились бы крыша над головой, каждый день завтрак, обед и ужин и тепло зимой. А вместо постоянно издевающегося хозяина — добрая и снисходительная хозяйка. Могла ли судьба быть более благосклонной?

Но я подумала о Коси, неуживчивом, сварливом и одновременно раболепном и подобострастном, с которым обращались благожелательно, но пренебрежительно, замечая едва ли больше, чем собаку или же обезьяну. Он постоянно играл перед одними и теми же слушательницами одни и те же мелодии, разбирал шелковые и шерстяные нитки для вышивания, безропотно сносил попреки раздраженных фрейлин, часто приходивших в плохое настроение, выслушивал их жалобы на недостаточное содержание и попросту был у них на побегушках.

Что-то во мне восстало против такой перспективы для этого мальчика. Я представляла его свободным, шагающим со своим медведем с одного рынка на другой, из деревни в деревню, встречаемым повсюду гостеприимно, играющим каждый раз перед новыми слушателями, не зависящим от хозяина человеком. И эта картина нравилась мне больше. Обеспеченность всеми благами может обойтись очень дорого! Но я была достаточно мудра, чтобы хотя бы намекнуть о неприятии этой идеи, и для начала поинтересовалась:

— По-твоему, он достаточно подходит для нас? На открытом воздухе я обманулась, а здесь поняла, что он далеко не первого разряда. Как ты помнишь, отец обещал привезти музыканта из Арагона. Стоит ли связываться с этим на короткое время?