Разбитые сердца
Шрифт:
— По мне, хоть бы он вообще больше не прикасался к лютне, — горячо возразила Беренгария. — Я хочу, чтобы он остался здесь.
— Но почему?
Она помолчала, разглядывая свои ладони. Потом заговорила снова.
— Я скажу тебе, хотя не сомневаюсь в том, что ты сочтешь мои слова безумием и присоединишься к подозрениям Матильды. — (Это меня удивило: Матильда была очень откровенна со мной, но весьма сдержанна, как мне казалось, с самой Беренгарией). — Я хочу, чтобы он остался здесь потому что однажды видела его во сне.
— Никогда не видевши его раньше? — скептически спросила я.
— Я сразу его узнала. И едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть, увидев этого мальчика наяву. Ему
Мое отношение к снам, как и ко многим другим вещам, крайне неоднозначно. Сны и их толкование были одной из главных тем женских разговоров в будуаре, и на меня часто наводили скуку совершенно дурацкие объяснения: «Если во сне видишь воду, то любовник скажет тебе…» Но почему должно быть именно так? А если любовника вообще нет? С другой стороны, предостерегающие вещие сны получили признание не только в светской литературе, но и в Священном Писании. Как иначе было спасти Сына Божьего от детоубийственных рук Ирода, если бы не сон Иосифа о том, как он получил приказ об исходе в Египет? Подобные вопросы остаются открытыми. Мой интерес обострялся размышлениями о том, что никогда раньше, за всю нашу совместную жизнь, я ни разу не слышала упоминания Беренгарии о каком-то ее сне, более того — она всегда относилась с насмешкой к разговорам о снах других.
— И что же это был за сон?
— О, — ответила она с таким видом, как будто говорила о чем-то незначительном, — это было в одну из тех ночей, когда я не могла уснуть и Матильда заставила меня принять какую-то из своих настоек на головках мака. Мне приснилось, что я нахожусь в мрачной подземной темнице, с люком наверху, по полу которой бегают жабы и крысы. Ужас! Я чувствовала себя совершенно покинутой и впервые поняла, что это значит. Все обо мне забыли, и я знала, что буду томиться там до самой смерти. Я посмотрела вверх, на люк, откуда проливался свет, и увидела этого мальчика. В руке у него был небольшой букет цветов, и он смотрел на меня добрыми глазами. Он бросил цветы вниз, и я тут же снова оказалась на свободе, на земле, залитой солнцем. О том, как мне удалось вырваться из этой ямы, я догадывалась не больше, чем о том, почему там оказалась. Но увидев и узнав его, я поняла: для меня очень важно, чтобы он не уходил. Я уверена, что когда-нибудь, каким-то образом, он окажет мне большую услугу.
Простота, полное отсутствие драматизма, безыскусность ее рассказа о своем сновидении казались вполне убедительными. По моему телу пробежал холодок. Что это было — простая случайность, когда я этим утром отправилась на рынок? Обычное совпадение, когда я решила привести мальчика с собой в замок?
— Кроме него есть еще медведь, — мимоходом заметила я, стараясь отогнать метафизические мысли, и рассказала ей о медведе.
— О, так выкупи же медведя, Анна. Сделай все, чтобы он остался. Вот тебе мой кошелек.
Беренгария по-барски вручила мне кошелек, и я взяла его с оправданным дурным предчувствием. Сестра была очень расточительна, когда речь заходила о приобретении нарядов и другого женского барахла, а уж деньги считала хуже всех на свете. Ей их постоянно не хватало, и она почти всегда была в долгах. Я нисколько не удивилась, когда, заглянув в кошелек, обнаружила там сумму, которой не хватило бы даже на покупку обычной молочной козы, не говоря о дрессированном цирковом медведе, умеющем плясать и жонглировать на носу мячом.
— Очень хорошо, — сказала я. — Я понимаю, что от меня требуется. Даю тебе взаймы крону, потому что здесь одна лишь мелочь. Но имей в виду — только взаймы.
Возвратив ей кошелек, я вернулась в солярий. Дамы теснились вокруг мальчика, чуть не насильно потчуя его едой. Кэтрин даже привязала к лютне бант из шелковых лент.
— Принцесса поручила мне расплатиться с вами, — сообщила я ему и повернулась к женщинам: — Не хотите ли взглянуть на медведя? — Я объяснила им, где он заперт, и дамы, обрадовавшись как дети, выбежали из комнаты.
Оставшись наедине с мальчиком, я снова посмотрела на него, представила его на месте Коси, а потом как человека, принадлежащего самому себе.
— Принцесса предлагает вам остаться здесь и быть нашим менестрелем. Вам нравится такое предложение?
— Нет, — без колебаний ответил он. — Нет, не останусь. — Вид у него был как у кающегося грешника. — Я понимаю, что такой решительный отказ от столь великодушного и лестного предложения граничит с невежливостью и неблагодарностью. Очень жаль, но мне это совершенно не подходит.
— Если вы согласитесь, принцесса выкупит медведя, и он останется с вами. — Желая быть справедливой, я добавила: — Если же вы предпочитаете уйти, то я дам вам денег, чтобы вы могли выкупить его для себя.
— Превосходная мысль, — проговорил он. — Мы с ним были бы благодарны вам всю жизнь. Миледи, вы так добры и великодушны, что я не могу найти слов, чтобы выразить вам свою признательность.
Я смотрела на него думала о сновидении Беренгарии. Ей снилось, что она находилась в каком-то мрачном месте, значит, символом освобождения должен быть свет. Или же, возможно, в ее искаженном опиумом сознании шевельнулось воспоминание об изображении какого-то ангела. Мальчик был довольно похож на юного ангела мужского пола. Я напряженно размышляла. Ей снился не этот конкретный мальчик — любой светловолосый, белокожий паренек мог напомнить Беренгарии об ее сне и таким образом оказаться в какой-то степени узнаваемым. Все это было очень глупо и сильно отдавало суеверием.
— По-моему, вы делаете правильный выбор, — сказала я ему. — Я, разумеется, имею в виду, что вы выбираете то, что выбрала бы на вашем месте я сама.
Он улыбнулся:
— Неплохое определение, миледи.
После короткой дружеской дискуссии мы установили цену медведя. Мальчик явно опасался спросить с меня много, а я беспокоилась о том, как бы после моей покупки и ему, и медведю не пришлось умереть с голоду. А когда он протянул за монетами тонкую смуглую руку с изящными длинными пальцами, я вспомнила о том, как мягко обхватила она мой локоть и ощущение, вызванное его прикосновением. Возможно, это к лучшему, что он уходит. Не дай Бог, я повела бы себя по отношению к нему довольно глупо, а это было бы ужасно.
Тогда мне недоставало мудрости понять, что такая мысль была свидетельством тому, что то, о чем я думала, стало свершившимся фактом.
Мальчик еще раз поблагодарил меня, поцеловал мне руку и быстро и грациозно направился к двери. Спускаясь по лестнице, он что-то напевал про себя, и я радовалась тому, что нам не удалось поймать эту певчую птицу и обречь ее на заточение в клетке, где, в довольстве и без забот, ее крылья обвисли бы в тоске по бескрайнему небу.
Решив не говорить Беренгарии об отказе музыканта остаться в замке, пока он не заберет своего медведя и не покинет нас навсегда, я уселась за свой угол гобелена и приступила к очередному яростному штурму. Однако не успела я сделать и шести стежков, как с лестницы донесся какой-то шум, и через пару секунд дверь распахнулась. В комнату вошел Бланко, держа на руках мальчика, только что ушедшего из замка и, как мне казалось, из моей жизни. На лбу его была рана, рядом с нею темнел синяк, и кровь заливала ему глаз. Верхними зубами он прикусил нижнюю губу, и вокруг рта трепетала от боли широкая белая полоса. Когда я подбежала к нему, он посмотрел мне в лицо, разжал зубы и с мрачным юмором произнес: