Разбитые сердца
Шрифт:
Изучаю свое отражение в зеркале. Лицо раскраснелось то ли от смущения, то ли от техасского зноя.
Снимаю резинку с волос и пытаюсь расчесать небрежные пряди пальцами.
Поверить не могу, что вот-вот предстану перед новой семьей отца в таком виде. Наверное, женщины в его семье из тех, что делают прически и маникюр в салонах красоты и устраняют любые несовершенство в кабинете косметолога. Наверняка они красноречивы и пахнут гардениями.
А я бледная, взмокшая и пахну плесенью и нагаром из фритюра в Макдональдсе.
Я
Вновь смотрю на свое отражение и вижу самую печальную версию самой себя. Может быть, смерть матери сказывается на мне сильнее, чем я хочу признавать. Возможно, решение позвонить отцу было опрометчивым, потому что я не хочу здесь быть.
Но и там я быть тоже не хочу.
Сейчас мне вообще сложно быть.
Точка.
Я вновь собираю волосы в хвост и, вздохнув, выхожу из туалета. Тяжелая дверь из толстой стали с грохотом захлопывается за мной. Я едва успеваю отойти от туалета на пару шагов, как замираю, потому что кто-то отталкивается от стены крошечного коридора и преграждает выход.
Внезапно я сталкиваюсь с непроницаемым взглядом парня с фотоаппаратом. Он смотрит на меня так, будто знал, что я в туалете, и оказался здесь не просто так.
Стоя теперь ближе к нему, я думаю, что ошиблась, сочтя его моим ровесником. Вероятно, он на несколько лет старше меня. А может, богатство придает людям более взрослый вид. Он источает уверенность, и готова поклясться, что пахнет она деньгами.
Я даже не знаю этого парня, но уже испытываю к нему неприязнь.
Такую же неприязнь, как и ко всем остальным. Этому парню кажется нормальным сфотографировать бедную девушку в момент уязвимости и смущения, держа при этом камеру как беспечный придурок.
Я пытаюсь обойти его и пробраться к выходу, но он делает шаг в сторону и вновь оказывается передо мной.
Его глаза, оказавшиеся, к сожалению, светло-голубыми и безумно красивыми, изучают мое лицо, и меня бесит, что он стоит так близко. Он оглядывается через плечо, будто хочет убедиться, что мы одни, а затем незаметно сует что-то мне в руку. Я опускаю взгляд и вижу сложенную двадцатидолларовую купюру.
Смотрю на деньги и вновь на него, и до меня доходит суть его предложения. Мы стоим возле туалетов. А он знает, что я бедная.
Думает, что я до того отчаялась, что затащу его в кабинку и отработаю двадцатку, которую он сунул мне в руку.
Что во мне такого, что рождает у парней подобные мысли? Какую энергетику я источаю?
Я впадаю в такую ярость, что сминаю банкноту и бросаю ее в парня. Я целилась в лицо, но он изящно уклоняется.
Я выхватываю камеру у него из рук. Кручу ее, пока не нахожу слот для карты памяти. Открываю его, вытаскиваю карту и бросаю ему камеру. Он не ловит. Камера с громким стуком падает на пол, и отколовшийся от нее кусок пластика летит к моим ногам.
— Что за фигня? — восклицает он, наклоняясь поднять камеру.
Я поворачиваюсь кругом, готовая бежать от него, но налетаю на кого-то еще. Будто мало мне было застрять в узком коридоре с парнем, который предложил мне двадцатку за минет, так теперь меня зажали два парня. Второй не такой высокий, как тот, что с камерой, но пахнет от них одинаково. Гольфом. Есть такой запах? Наверняка. Я бы закупоривала его в бутылки и продавала придуркам вроде этих двоих.
На втором парне черная футболка с надписью «ИсПаника», выведенная разными шрифтами. Я с почтением рассматриваю футболку, потому что надпись оказалась действительно остроумной, и вновь пытаюсь их обойти.
— Извини, Маркос, — говорит парень с камерой, пытаясь приладить отлетевшую часть.
— Что случилось? — спрашивает парень по имени Маркос.
На долю секунды я подумала, что этот Маркос, возможно, видел, что у нас происходит, и пришел мне на помощь, но, похоже, его больше беспокоит камера, чем я. Поняв, что камера принадлежит другому парню, я чувствую себя неловко из-за того, что бросила ее.
Я прислоняюсь спиной к стене в надежде незаметно протиснуться мимо них.
Парень с фотоаппаратом небрежно машет рукой в мою сторону.
— Я случайно столкнулся с ней и уронил камеру.
Маркос переводит взгляд с меня на Голубоглазого Подонка. Они обмениваются взглядами, в которых читается нечто невысказанное. Будто они общаются на непонятном мне немом языке.
Маркос протискивается мимо нас и открывает дверь туалета.
— Встретимся в машине, скоро причаливаем.
Я вновь оказываюсь наедине с парнем с камерой, желая лишь поскорее уйти и вернуться к отцу в машину. Парень сосредоточил внимание на фотоаппарате Маркоса, пытаясь приладить отлетевшую часть.
— Я не делал тебе непристойное предложение. Видел, как ты подобрала хлеб, и подумал, что тебе не помешает помощь.
Я склоняю голову набок, когда он смотрит мне в глаза, и изучаю выражение его лица в поисках лжи. Не знаю, что хуже: получить от него непристойное предложение или стать объектом его жалости.
Мне хочется сказать в ответ что-то остроумное, ответить хоть что-то, но я стою, словно в оцепенении, пока мы буравим друг друга взглядом. Что-то в этом парне цепляет меня, будто его натура отрастила цепкие когти.
За его задумчивым взглядом скрывается груз какого-то бремени, с которым, как я считала, знакомы только люди вроде меня. Что такого ужасного может происходить в жизни этого парня, отчего я начинаю думать, будто жизнь его потрепала?
Но я вижу, что это так. Люди, которым досталось от жизни, узнают себе подобных. Будто существует клуб, членом которого никто не хочет стать.
— Можешь вернуть мне карту памяти? — спрашивает он, протягивая руку.
Я не верну ему фотографию, которую он сделал без моего разрешения. Я поднимаю с пола двадцатку и сую ему в руку.