Разборка по-кремлевски
Шрифт:
По улице изредка проходили люди. Район не был оживленным. Шумела в умывальнике вода. Тщедушный вышел, вытирая на ходу полотенцем лицо.
— Заваливайся спать.
Но добраться до дивана крепышу не пришлось. У калитки резко затормозила машина — «УАЗ» с заляпанными грязью номерами. Из салона выбрался мужчина с абсолютно нейтральной внешностью. Он мог быть одновременно и директором завода, и сантехником. Подойдя к калитке, нажал кнопку звонка.
— Не отвечаем, — предупредил крепыш.
Звонок повторился, и в динамике переговорного устройства послышалось:
— У вас задолженность по оплате за электроэнергию.
Крепыш поднял палец и прошептал:
— Тссс…
Мужик спокойно открыл калитку и заглянул в окно. Естественно, оба чекиста успели спрятаться, но собрать разложенные на диване журналы, снять тарелки с журнального столика не успели.
Мужик с невыразительным лицом постучал костяшками пальцев в окно:
— Спите, что ли? Я уже дважды предупреждал. Будем отключать.
Чекисты, сидевшие на полу, прижавшись спинами к стене, переглянулись. А потому не видели, как из машины выбрался Клим Бондарев. Голубь, терпеливо сидевший на крестовине, вознесенной над голубятней, забеспокоился.
— Может, выйти к нему? — предложил крепыш.
— По уму, выйти и пугнуть его надо. Но что нам сказали? Ждать появления объекта. Захватить и доставить на Лубянку.
— Значит, сидим, — резюмировал тщедушный.
Мужик тем временем полез на крышу, было слышно, как он возится, ругается, отсоединяя провода. Шуму он создавал много, вел себя бесцеремонно. А чего стесняться, если хозяев нет дома, да и за электричество платить они не собираются.
Клим, сидя вместе со спецназовцем на крыше, а тот постукивал ладонью по жести, вытянул перед собой ладонь:
— Глю, глю… — негромко позвал он.
Голубь, склонив голову, с сомнением поглядывал на своего хозяина.
— Да, надо чаще бывать дома, — прошипел Клим. — Не признает.
На груди у птицы поблескивала «флэшка».
— Могу в него из пистолета с глушаком: «флэшку» подберем… — предложил спецназовец, даже не подозревая, насколько кощунственно прозвучали его слова.
Клим покачал головой и сделал вид, что крошит хлеб на ладонь. Голубь еще немного поколебался и послушно спланировал, клюнул в пустую руку.
— В другой раз, милый, в другой раз. Некогда… — приговаривал Бондарев, освобождая почтового голубя от ноши, которую тот доставил в Москву из-за Урала. — Уходим.
Подброшенный голубь закружил над домом.
Крепыш следил за приехавшим мужиком в зеркале шифоньера и комментировал. Тщедушный уже успел перебраться к входной двери.
— Спускается с крыши… выходит за калитку… уезжает… можешь возвращаться… Ну и принесла же нелегкая на нашу голову «Мосэнерго», — и чекист добросовестно записал в отчет сообщение о происшествии.
Вот только номер машины рассмотреть ему не удалось. Толстый слой грязи скрывал цифры.
«УАЗ» объехал полквартала и притормозил. Клим перевалился через забор соседского участка и запрыгнул в машину. Спецназовец тут же тронул автомобиль с места. Бондарев на ходу раскрыл ноутбук.
— Потише, — предупредил он, пытаясь попасть в IP-порт «флэшкой».
Перед светофором Клим наконец запустил первый файл. На экране возник президент, он строго смотрел перед собой:
— Граждане России… — прозвучало из встроенных динамиков.
— Лирику оставим на потом. — Запись была тут же остановлена. — Сам решит, пускать ли это в эфир. Надеюсь, и не понадобится, — разговаривал с компьютером Бондарев.
Перед тем, как машина тронулась вновь, Клим успел запустить второй файл. Он придерживал ноутбук, разглядывая внятно нарисованную схему: железнодорожная станция, отходящая от нее ветка. План недостроенного цеха, место в нем вагона. В текстовом комментарии приводилось примерное количество охраны, распорядок смены часовых.
— Есть! — воскликнул Клим. — Майор, а вертолет на сутки раздобыть сможешь?
— Когда?
— Прямо сейчас. К вечеру должны быть на Урале. Уверен, твои люди не подведут…
Настольная лампа с зеленоватым абажуром бросала мягкий свет на листы бумаги. Президент сидел за письменным столом. Ручка с золотым пером застыла над мелованной страницей. Единственное, что оставалось главе государства, это достойно держать себя перед предавшей его охраной. Время тянулось невероятно долго. Он избегал нервно ходить по вагону, старался лишний раз не выглядывать в окно — а что там могло измениться?
Каждый раз, когда приносила поесть, официантка неизменно заставала президента за письменным столом.
«Спасибо. Поставьте на журнальный столик», — звучало сдержанное.
На листах бумаги можно писать все, что угодно: дневник, мемуары… Но президент по-прежнему не считал себя бывшим. Воспоминания — удел потерявших власть. А потому перо лишь изредка касалось бумаги, чтобы нарисовать домик, чертика или просто поставить замысловатую закорючку.
Телефон на столе зазвонил. Чуда произойти не могло — связь с внешним миром была надежно отрезана.
— У вас горит свет, — в голосе начохраны слышались нотки извинения, — завтра к утру вы должны передать мне запись обращения.
— Срок ультиматума еще не истек, — прозвучало в ответ.
— Изменились условия. Меня просили передать. Я лишь озвучиваю то, что мне приказывают.
— Вы изменили присяге! — президент зло повесил трубку и тут же в душе пожалел о сказанном.
Начохраны был одним из винтиков государственной машины. Злиться на него было то же самое, что высказывать претензии бронированной стенке вагона за то, что она слишком твердая. Скольких людей ему самому приходилось ломать «через колено» всесильным слово «приказ». Немногие умели ему противостоять. Разве что Клим Бондарев. Его можно было просить, с ним можно было спорить, он мог в любое время дня и ночи прийти на помощь. Но ему нельзя было приказать с тех пор, как тот покинул службу в «органах».