Разборки в тестовом режиме
Шрифт:
Элеонора хлопнула дверью.
– Иди! Иди! Писательница!
Он налил еще одну.
«Интересно: Земеля даст еще денег? Вряд ли. С этого хряка нужно брать все и сразу. Потом уже ничего не получишь. Эх! Победили они Вовку. Зато какую я им устроил гонку! А? Кто кого? А сам наблюдал в сторонке. Но Земеля с друзьями оказался попроворнее и решил вторую проблему, которую на меня навесили чекисты. Прощай, Вовка!»
Он выпил.
«Надо пожрать что-то».
– Элеонора! Пойди сюда!
«Надо же, какое имя выдумала. Язык сломаешь, пока выговоришь».
Никто
– Ну, и хер с тобой! Сиди там!
«А коньячок-то классный! Сколько мы его с Вовкой выпили в свое время, когда деньги пошли! И вот нет его больше. Сначала Сашка, а теперь и он. Один я остался. Кручусь, как говно в проруби. А как Сашка пел под гитару! Что-то такое: «Лучшие уходят первыми» и так далее. Вот и ушел первым. Тогда местные наехали. Совсем молодняк еще. Лет по семнадцать. Но крутые! Пришли аж с двумя «макаровыми» на пятерых. Однако неожиданно, падлы, появились. Я уж дернулся руки вверх поднять, а Сашка схватился за свой, и эти подонки стали палить в него с двух рук, а обо мне забыли, придурки! Ну, я выдернул «стечкина» и впаял им. Завалил одного, а другие убежали. Как сейчас помню, подошел к нему, а он хрипит и кровавые пузыри пускает, руку протягивает, защищаясь. Сделал ему контрольку в башку, чтоб не мучился, сука. Прибил к асфальту, он только ногой дернул. Совсем еще молодой был пацан. А Сашка уже отошел. Я это сразу понял. Сколько таких повидал в Чечне! Они в него две или три маслины успели вогнать, пока я со «стечкиным» возился».
Шаров медленно выпил.
«Так вот, значит, как! Один я остался. Жаль ребят! Есть что вспомнить. Однажды в Чечне нахерачились чачей, а потом еще анашой побаловались. Ночью ушли из окопа и стали на горке кататься. Подморозило, и склон стал как каток. Садились верхом на «калаш» и съезжали на нем вниз. Сколько нам тогда было? Салаги-первогодки еще. Сам комбат прибежал. Думал, что нас чены из окопа утащили. Потом услышал вопли за холмом. Ох, и материл нас батя! Но морды не бил. Это в казарме морду бы разбили, мама родная не узнает, а в поле нельзя. Обещал под трибунал отдать. Но на следующий день с ченами сошлись. Такое было! Забыли про трибунал.
Он медленно налил в рюмку густую, коричневую жидкость.
«Так что же это означает? «Лучшие уходят первыми». Это вы – лучшие, а я дерьмо? Да? А может быть, я просто умнее? А если глупые уходят первыми? Как с этим? Я вот тут сижу и «Хеннеси» принимаю. А вы где сейчас?»
Шаров медленно опрокинул в себя рюмку и попытался встать.
«Надо поссать!»
Стены кружились в хороводе.
«Чего-то я так нахерачился! А потому, что не закусывал. Закуска – это первое дело! А она там сидит на кухне и не позаботилась о кормильце. Три штуки взяла и еще обижается!»
Хоровод не проходил. Пришлось опереться о стену.
«Да! Вертолетики. А у нее еще и в сортире течет!»
– Элеонора! Когда ты, бля, поставишь нормальный унитаз?!
Аэропорт «Шереметьево»
Москва
Посадку все не объявляли. Вероника сидела в кресле и смотрела в пространство перед собой. Она улетала. На этот раз надолго. Может быть, навсегда. Дочери нужна мама. И не где-то на стороне, а дома. Чтобы провожала и встречала после школы, интересовалась ее жизнью, гладила по головке и целовала перед сном. Чтобы по воскресеньям, когда тепло, возила в Центральный парк. А зимой – кататься на коньках в Рокфеллер Центре. Ане этого явно не хватало. Там происходил конфликт за конфликтом, и девочка уже говорила по телефону «она», а не «бабушка Лена». Нет у нее бабушки! Есть нанятая домработница. И есть мама. Ждать больше нельзя. Обстановка в Нью-Йорке явно накалялась.
Кроме того, ее жизнь в Москве еще более осложнилась после того, как ей позвонили и прошипели в трубку:
– Ты еще об этом пожалеешь, сука!
«Опять – сука».
Сколько раз ее здесь обзывали этим словом!
Вероника знала, кто это был. Спецы клуба Двойного Джо «исполнили». Для них это было вопросом престижа. Вероника не скрывала цель, и они знали, против кого действовали. Они взломали четыре компьютера, с которых ее травили, и основательно там поработали.
И за нее взялись основательно. Они теперь уже не скрывались, а стали следовать за ней, наступая на пятки, дышать в спину, когда она стояла в очереди в кассу магазина. Это так действовало на нервы, что Вероника начала ходить только по людным улицам, стараясь держаться подальше от проезжей части и по стороне, противоположной движению, как она вычитала в какой-то инструкции в Сети. Она не представляла себе, что еще может прийти им в голову. Давление становилось непереносимым.
Поэтому у нее накопилась масса причин, чтобы принять радикальное решение с квартирой, которая как якорь держала ее в Москве. Вероника проиграла борьбу со строителями. Больше у нее не было сил. Она предложила ее соседу, который к тому времени уже завершил ремонт, и они быстро сторговались. Она была счастлива, что вышла из этой истории с минимальными потерями.
Перед отъездом она сходила на могилы Алены и Марины. Обе умерли слишком рано, убитые обстоятельствами. Если смерть Алены была трагической, то у Вероники было чувство, что смерть Марины была какая-то… Она даже не могла подобрать подходящее слово. Какая-то искусственная, если так ее можно назвать. Эта молодая женщина готовилась круто изменить свою жизнь и слишком ее любила, чтобы вот так взять и рассчитаться с ней. Но Вероника понимала, что, скорее всего, никогда не узнает, что ее толкнуло на столь отчаянный шаг. Бог ей судья!
Кроме того, не проходило ощущение, что кто-то незримый управлял всеми событиями, включая и то, что происходило и с Мариной, и с ней самой.
Нужно было завершать этот отрезок жизни, когда произошло слишком много трагических событий, когда гибли люди. Пора открывать новую страницу на другом континенте. Там тоже будет нелегко. Она будет в ответе не только за себя, но и за дочь. Как все сложится?
Объявили посадку на ее рейс, и все стали подниматься со своих мест.