Разбойник с большой дороги. Кадетки
Шрифт:
– А кружево? – осторожно спросила одна из женщин, расшнуровывая большой мешок и доставая пышный рулон драгоценной торемской ткани.
– Наверняка договорился с торговцем сдать назад со скидкой, – процедила старуха, мстительно покосившись на задумавшуюся чужачку.
Однако она очень изумилась бы, узнав, о чем на самом деле думает невеста ее ненавистного внука. Дору никогда особенно не манили драгоценности, хотя сапфировый комплект, украшавший витрину самой большой ювелирной лавки ближайшего к замку Марьено городка, долгое время был тайной мечтой юной княжны. Однако с некоторых пор ее душа охладела и к любимым
Разумеется, Дора тотчас отправила ему с посыльным все довольно скудные дары, не забыв присовокупить к списку и стопку сотни раз перечитанных записочек, и бережно хранимые ею до того дня ленточки и шнурки, некогда стягивающие любовные послания. И после этого больше никогда и ни от кого не брала никаких колечек или брошек, не желая второй раз испытать подобное унижение. Только браслет Годренса… и теперь ей вдруг нестерпимо захотелось на него взглянуть.
Дора даже взялась за рукав, но представила жадные, заинтересованные взгляды одевальщиц и удержалась от искуса. Ей браслет и так уже знаком почти наизусть, каждую свободную минутку любуется. Княжна живо припомнила, как жених объяснял, что смастерил это украшение сам, и вдруг поверила заявлению злобной бабки.
Ну конечно, он взял эти сундучки взаймы, и не важно, где, в королевской сокровищнице или у кого-то из своих пациентов. Главное – все нужно вернуть, до последнего камушка. И Доре ничуть не жаль этих украшений, ей вообще ничего не нужно, ни одно колечко не стоит того, чтобы ради него Год влез в долги или набрал новых заказов. Либо пациентов… какая, по сути, разница? И значит, сегодня ее светлости нельзя привередничать и подбирать драгоценности по своему вкусу. Пусть вешают на нее все подряд: ради мужчины, от одного взгляда на которого становится светло на душе, Дора вполне может несколько часов походить разряженной, как рыночный затейник.
– Жалко, – тихо вздохнула одна из молодых одевальщиц. – Обычно нам остаются какие-нибудь безделушки.
– А сегодня обойдетесь, – едко прошипела старая дроу. – И все кружево на нее намотайте, нам его обвинений в грабеже не надобно. И так уже один раз ославил на весь Тинск.
Дора пропустила эти слова мимо ушей, не собираясь верить обозленной на Годренса старухе. Внимание княжны было занято окружившими ее со всех сторон дроу.
– Можно причесать твои волосы? – сухо поинтересовалась женщина постарше, подступив в невесте с частым гребнем в руках. – У нас положено выходить замуж с распущенной косой.
– Нет, – жестко остановила ее Дора и, догадавшись по лицам женщин, как ошеломил их ее отказ, мягче пояснила, стараясь не сказать ни слова лжи: – Мне делали прическу лучшие мастера. Украшайте так, но шпильки втыкайте осторожно. Не хотелось бы причинить вам боль.
Дроу помрачнели и недовольно засопели, без слов подтверждая худшие опасения княжны. Судя по всему, кое-кто из них, наоборот, не прочь бы поставить чужачке несколько синяков и ссадин.
Некоторое время они упорно работали, обвешивая голову невесты сеточками, диадемами и бусами, потом холодно попросили ее встать и принялись обматывать кружевом, делая из него подобие платья с широкой многослойной юбкой. Вскоре Доренея видела в зеркале пышный кокон из ажурной ткани, не находя для себя иного сравнения, кроме как с кочаном капусты. Под конец на нее повесили все остальные бусы, броши и ожерелья, натянули кружевные перчатки и поверх них надели кольца и браслеты.
– Хорошо, – одобрила законченную работу наблюдавшая из своего кресла бабушка и съязвила: – Пусть бедняжка напоследок почувствует себя богатой и счастливой. Сажайте ее и накрывайте.
Дору втиснули в кресло и набрасывали сверху кружевные покрывала и огромные платки до тех пор, пока все более злившаяся княжна не рявкнула:
– Хватит!
– Положено семь покрывал, счастливое число, – ехидно просветила невесту невидимая старуха, и в ее голосе Доренея ясно расслышала почти нескрываемое торжество.
Бабка определенно устроила чужачке какую-то пакость и теперь радовалась, что сумела поймать ее в ловушку. Вот только в какую, княжна пока понять не могла. Некоторое время вокруг нее раздавались торопливые шаги, женщины чем-то шуршали и что-то передвигали. Наконец стукнула дверь, щелкнул засов и все стихло.
Минут пять Дора сидела покорно, ожидая, не вернется ли надоевшая ей толпа, потом осторожно подняла руки, намереваясь откинуть с лица платки, но это ей почему-то не удалось. Покрывала словно держал кто-то сильный и упорный.
В первый момент девушке не поверилось в накатившие волной подозрения, рассудок сам принялся придумывать оправдания и простые причины, не позволяющие снять ткань. Припомнился даже давний случай, когда она нечаянно наступила на собственный подол и не могла подняться с кресла. Дора тут же пошевелила по очереди ногами, попутно пытаясь приподнять покрывало с разных сторон, и зло посмеялась над собственными наивными надеждами. Ткань явно была привязана либо придавлена чем-то тяжелым.
Княжна наконец догадалась, чем занимались одевальщицы, укрыв ее несколькими слоями ткани, а потом запоздало припомнила слова Года о корзинах с фруктами, зеркалах и умывальне.
«И значит, она должна была до заката свободно гулять по комнате, отдыхать и лакомиться лучшими плодами…» – Невеста лишь сейчас полностью осознала всю низость подстроенной ей западни.
От возмущения и гнева щеки кадетки полыхнули огнем, и тут же ей стало нечем дышать, а на лбу выступила испарина. Ужасающее предположение обрушилось на девушку, как ушат ледяной воды, заставив ее ошеломленно затаить дыхание. Спина вмиг оледенела, пальцы кадетки задрожали от внезапно пришедшего запоздалого понимания, как сильно заблуждался Годренс, считая родичей просто жадными и не догадываясь об их истинной жестокости и подлости.
И уж тем более непокорный маг даже не подозревал, какую страшную месть они придумали, эти подлые дроу, и насколько тяжелый удар предстоит ему вынести вместо свадьбы.
Острым жалом вонзилась в душу Доры боль за любимого и жалость к самой себе и словно наяву встала перед глазами жуткая картина: вот на закате одевальщицы толпой входят в комнату, ловко растаскивают в стороны кресла и сундуки, придавившие углы покрывал, и, подняв многослойную ткань, злорадно любуются на задохнувшуюся чужачку. А потом с притворными криками и рыданиями бегут вниз, чтобы обрушить страшное известие на ничего не подозревающего Года.