Разбойники
Шрифт:
СЦЕНА ВТОРАЯ
Галерея в замке.
Разбойник Моор. Амалия входит.
Амалия. И вы думаете узнать его портрет среди всех других?
Моор. О, безусловно. Его образ всегда стоял перед моими глазами. (Осматривает картины.) Это не он.
Амалия. Вы угадали! Это родоначальник графов. Барбаросса* возвел его в дворянство за расправу над морскими разбойниками.
Моор (продолжая вглядываться в картины). И это не он, и этот, и тот. Его нет среди них.
Амалия. Как? Вглядитесь получше! Я думала, вы знаете его.
Моор. Знаю, как родного отца! Вот этому недостает мягкой улыбки, отличавшей его среди тысяч... Это не он.
Амалия.
Моор (быстро, вспыхнув). Вот он! (Стоит как пораженный молнией.)
Амалия. Прекраснейший человек!
Моор (не отрываясь глядит на портрет). Отец, отец, прости меня! Да, прекраснейший человек! (Вытирает глаза.) Святой человек!
Амалия. Вы, кажется, очень почитали его?
Моор. О, превосходный человек! И его уже нет в живых?
Амалия. Да! Он ушел, как уходят лучшие радости жизни. (Дотрагивается до его руки.) Милый граф, счастье не успевает расцвести в подлунном мире!
Моор. Да, правда, правда... Но когда вы успели убедиться в этом? Вам ведь не больше двадцати трех лет.
Амалия. И все-таки я успела. Все живет для того, чтобы умереть в печали. Мы стремимся к счастью и обретаем его, чтобы снова с болью утратить.
Моор. Вы уже утратили что-то?
Амалия. Ничего... Все! Ничего... Не пройти ли нам дальше, граф?
Моор. Вы так спешите? Чей это портрет там, направо? Такое скорбное лицо.
Амалия. Налево портрет его сына, нынешнего владетельного графа... Идемте же! Идемте!
Моор. Но этот портрет направо?
Амалия. Не угодно ли вам пройти в сад?
Моор. Но этот портрет направо? Ты плачешь, Амалия?
Амалия быстро уходит.
Она любит меня! Любит! Все ее существо встрепенулось, предательские слезы полились из глаз. Она любит меня! Несчастный, разве ты это заслужил? Разве я не стою здесь, как преступник перед плахой? Не это ли софа, на которой я утопал в блаженстве, обнимая ее? Не это ли покои отчего дома? (Растроганный портретом отца.) Ты, ты! Глаза твои извергают огонь! Проклятье, проклятье! Отреченье! Где я? Ночь перед моими глазами. Кары господни! Я, я убил его! (Убегает.)
Франц Моор (входит, погруженный в раздумье). Прочь этот образ! Жалкий трус! Чего ты робеешь? И перед кем? С тех пор как этот граф в моем замке, мне все мерещится, что какой-то шпион, подосланный адом, по пятам крадется за мной. Я когда-то видел его! Что-то величественное и знакомое есть в его суровом загорелом лице. Да и Амалия неравнодушна к нему! Она то и дело бросает на этого молодчика тоскующие, томные взгляды, а на них она обычно скупится! Разве я не видел, как ее слеза украдкой скатилась в вино, которое он пил за моей спиной так жадно, точно хотел проглотить и бокал. Да, я видел это в зеркале, видел собственными глазами. Берегись, Франц! За всем этим кроется какое-то чреватое гибелью чудовище! (Пытливо вглядывается в портрет Карла.) Его длинная, гусиная шея, его черные огненные глаза, гм-гм-гм, темные нависшие густые брови. (Вздрагивая.) Злорадствующий ад, не ты ли насылаешь на меня это предчувствие? Да, это Карл. Теперь все его черты ожили передо мною. Это он! Он! Личина его не скроет! Это он! Смерть и проклятие! (В ярости ходит большими шагами по сцене.) Разве для того я бодрствовал по ночам, для того срывал скалы и засыпал пропасти? Разве для того я восстал против всех человеческих инстинктов, чтобы этот беспокойный бродяга обратил в ничто все мои хитросплетения? Спокойствие! Главное - спокойствие! Осталась пустячная работа! Я и без того по уши погряз в смертных грехах. Глупо плыть обратно, когда берег далеко позади. О возвращении нечего и думать. Милосердие пошло бы по миру, отпустив мои грехи, и вечное сострадание стало бы банкротом! Итак, вперед, как подобает мужу! (Звонит.) Пусть соединится с духом отца и тогда приходит. Мертвецы мне не страшны. Даниэль! Эй! Даниэль! Бьюсь об заклад, они и его вовлекли в заговор! У старика загадочный вид.
Даниэль входит.
Даниэль. Что прикажете, сударь?
Франц. Ничего. Иди налей вина в этот кубок, да живей поворачивайся!
Даниэль уходит.
Погоди, старик, я поймаю тебя! Я так посмотрю тебе в глаза, что уличенная совесть заставит тебя побледнеть, и эта бледность будет видна и сквозь маску. Он должен умереть. Разиня тот, кто бросает дело на полдороге и, отойдя в сторону, глазеет: что-то будет дальше?
Даниэль с вином.
Поставь сюда! Смотри мне прямо в глаза! Да у тебя колени трясутся? Как ты дрожишь! Признавайся, старик! Что ты сделал?
Даниэль. Ничего, ваша милость! Клянусь богом и спасением бедной души моей!
Франц. Выпей это вино! Что? Ты медлишь? Ну, говори, живо! Чего ты подсыпал в кубок?
Даниэль. Господи, спаси и помилуй! Как? Я - в кубок?
Франц. Яду подсыпал ты в вино! Ты бледен как смерть! Признавайся же, признавайся! Кто дал тебе яд? Не правда ли, граф? Граф дал тебе его?
Даниэль. Граф? Пресвятая дева! Граф ничего мне не давал.
Франц (хватает его). Я буду душить тебя, покуда ты не посинеешь, седой обманщик! Ничего? А почему вы все время торчите вместе? Он, ты и Амалия? О чем перешептываетесь? Выкладывай! Какие тайны, какие тайны он поверял тебе?
Даниэль. Бог свидетель, он никаких тайн не поверял мне.
Франц. Так ты запираешься? Какие козни вы замышляете, чтобы убрать меня с дороги? А? Собираетесь задушить меня во сне? Зарезать бритвой? Попотчевать отравой в вине или шоколаде? Говори! Говори! Или в тарелке супа поднести мне вечное упокоение? Говори! Мне все известно.
Даниэль. Разрази меня бог, если я не говорю вам чистейшей правды!
Франц. На этот раз я прощу тебя. Но он, наверно, совал деньги тебе в кошелек? Пожимал руку крепче, чем это принято? Как жмут руку старым знакомым?
Даниэль. Никогда, ваша милость.
Франц. Говорил он тебе, к примеру, что знавал тебя? Что и ты должен бы знать его? Что с твоих глаз когда-нибудь спадет пелена? Что? Как? Он никогда не говорил ничего подобного?
Даниэль. Ни словечка.
Франц. Что известные обстоятельства удерживали его... Что часто приходится надевать личину, чтобы проникнуть к врагу, что он хочет отомстить за себя, жестоко отомстить?
Даниэль. Ни о чем таком он и не заикался.
Франц. Как? Решительно ни о чем? Подумай хорошенько... Что он близко, очень близко знал старого графа? Что любит его, бесконечно любит, любит, как родной сын?..
Даниэль. Что-то в этом роде я и вправду слыхал от него.
Франц (бледнея). Так он говорил это? В самом деле говорил? Но что? Скажи? Говорил, что он брат мне?
Даниэль (озадаченный). Что, ваша милость? Нет! Этого он не говорил! Но когда фрейлейн Амалия водила его по галерее - я как раз вытирал пыль с картин, - он вдруг остановился перед портретом покойного графа как громом пораженный. Фрейлейн Амалия, указав на портрет, сказала: "Прекраснейший человек!" - "Да, да! Прекраснейший человек", - подтвердил и он, утирая слезы.