Разбуди меня

Zetta

Вот чёрт.

— Не знаешь случайно, как можно попасть в их гостиную? — выпалила Гермиона на одном дыхании, и не надеясь на адекватный и не содержащий язвительной насмешки ответ.

— Постучи по второй бочке снизу в середине второго ряда в ритме Пенелопы Пуффендуй, — просто сказал Малфой, собираясь уже пойти дальше, но удивление Гермионы его остановило. — Что ты так смотришь?

— Ну, если ты врёшь!..

— Гермиона, — сказал он и сам немного опешил оттого, как легко у него получилось назвать её так, — я давно этим не занимаюсь. Я слишком много врал за свою жизнь.

— Обалдеть! Ты знаешь моё имя! — воскликнула гриффиндорка с сарказмом. — Что же такое случилось с великим Драко Малфоем, что он начал помогать всяким грязнокровкам да ещё и называть их...

— Прекрати, — он пресёк её дальнейшую тираду, глядя прямо в глаза с какой-то необъяснимой болью. — Пожалуйста, не напоминай мне об этом. И я хотел попросить прощения за своё отвратительное поведение все эти годы.

Гермиона на несколько секунд потеряла дар речи. Сейчас во взгляде и словах Малфоя не было ни скрытого злого умысла, ни желания поиздеваться.

Да что с ним такое?!

— Не знаю, стоит ли тебе верить... — наконец с сомнением сказала она. — Ты же...

— Слизеринец? Бывший Пожиратель? Вечный враг твоих друзей?

Гермиона уставилась в пол, а перед мысленным взором стояли Малфой-мэнор и горящая Выручай-комната. И Драко, пытающийся хоть как-то защитить их от безумной тётушки и Крэбба...

— Да нет, выходит, не вечный, — произнесла она, вновь поднимая голову.

— Прости за всё, что я тебе сделал плохого. Поттер, думаю, уже простил, когда спас меня из огня. А Уизли слишком упрям, чтобы не припоминать мне каждый раз, что в этой войне он победитель, а я проигравший.

— У Рона своеобразная самореализация, — Гермиона улыбнулась, представив себе, что бы сказал Рон, услышь он сейчас этот разговор. — Но моё прощение... неужели оно так важно для тебя?

— Разумеется, — сказал он так, будто она не понимала очевидного, — иначе я бы его не просил. Я с первого курса признавал, что ты самая умная волшебница в школе. Да, и заметь — волшебница. Каково бы ни было твоё происхождение, какая, в конце концов, разница, если ты умеешь колдовать, да ещё и так превосходно?

— Мерлин святой, что произошло в твоей жизни, что ты так изменился? — задумчиво произнесла Гермиона, склонив голову набок и глядя на Малфоя другими глазами.

Он лишь пожал плечами.

— Ты же очень наблюдательная. Думаю, у тебя уже есть версии, поэтому мой ответ тебе не так уж и необходим.

Он кивнул ей в знак прощания и уже пошёл к лестницам, но Гермиона, обожающая докапываться до самой сути, остановила его одной фразой:

— Как и тебе — моё прощение?

Малфой замер на секунду, обернулся.

— Дамблдор был прав насчёт спасительной силы любви.

Гермиона медленно кивнула, осознавая смысл его слов.

— Конечно, я тебя тоже простила, — улыбнулась она. — И спасибо за пароль.

— Не за что, — раздалось из конца коридора; самого Малфоя уже не было видно.

— Итак, сегодня на уроке мы с вами повторим защиту от боггартов, — сказал Крам, прохаживаясь туда-сюда перед преподавательским столом. — Кто помнит нужное заклинание?

В воздух взметнулось почти два десятка рук.

— Здорово, ребята, — улыбнулся Виктор. — Ну, мисс Лавгуд, вам слово.

— Заклинание «Ридикулус», — ответила та нараспев.

— Пять очков Когтеврану. А как нужно его применять? Да, мистер Уитби.

— Нужно представить своего боггарта в смешном образе и произнести заклинание.

— Отлично. Пуффендую тоже пять очков. Ну раз вы всё помните, то, пожалуй, приступим к практике. Как вы это проделывали с профессором Люпином?

— Выстраивались в очередь, и он выпускал из сундука боггарта, — сказал Майкл Корнер.

— Сундука у нас нет, а вот этот буфет как раз подойдёт, — Виктор указал на стоящий в углу пыльный шкафчик, из которого раздавалось еле слышное шуршание. — Что ж, пора начинать. Встаньте, пожалуйста, в ряд. Мистер Бут, прошу.

Терри вышел на середину класса, и Виктор распахнул дверцу буфета. Оттуда, после непродолжительного шороха, вылетел огромных размеров шмель и, громко жужжа, ринулся на онемевшего когтевранца.

— Ну же, Терри, не бойся! — подбодрила его Падма, хотя сама переминалась с ноги на ногу от волнения. Шмель пронёсся над головами учеников, а Крам на всякий случай держал его под прицелом палочки.

Шмель повернул обратно и с угрожающим жужжанием помчался прямиком на Терри.

— Ридикулус! — выпалил парень, и шмель над его головой рассыпался множеством жёлтых и чёрных мячей, на каждом из которых была нарисована смешная рожица.

— Отлично, мистер Бут! Следующий!

Вперёд вышла Полумна, и мячики исчезли, а вместо них перед сорока учениками появился неестественно бледный, весь в лохмотьях, Ксенофилиус Лавгуд. Он пытался что-то сказать, протягивая руку к дочери, у которой уже заблестели глаза от навернувшихся слёз, но лишь хрипел и задыхался жестоким кашлем.

Но вдруг Полумна, шмыгнув носом, решительно подняла палочку и сказала:

— Ридикулус!

Ксенофилиус вскочил с места и прямо на глазах у всех принялся танцевать что-то умопомрачительное, забавно качаясь из стороны в сторону и взмахивая длинными волосами. Полумна засмеялась, и её бурно поддержала половина класса.

Подошла очередь Падмы. Виктор открыл буфет, в который танцующего мистера Лавгуда загнал дружный смех ребят, и теперь оттуда слышалось шипение. Спустя несколько секунд, в течение которых Падма сжимала и разжимала пальцы на палочке, из буфета беззвучно выползла гигантская змея.