Разделенные океаном
Шрифт:
Они с Тамарой добросовестно ознакомились с историей страны, в которой жили, уяснили структуру и состав правительства, проштудировали конституцию, принесли клятву верности и стали американскими гражданами. Но Левон почему-то не испытывал щемящей радости, на которую так рассчитывал. Раньше жизнь казалась восхитительной, теперь же она представлялась ему скучной. Каждый следующий день был похож на предыдущий, и впереди его не ждало ничего нового. Более того, волосы его поредели и посеребрились на висках, и он вдруг ощутил себя стариком.
Однажды, спустя два года после
— Лев, старина, у вас есть акции или облигации? — осведомился Олли.
— Нет, свои деньги я доверяю только банкам, — чопорно ответил Левон.
— В таком случае бросайте все свои дела, поезжайте в банк и заберите оттуда все свои сбережения до последнего цента.
— Почему?
— Просто сделайте так, как я вам советую. — Раздался щелчок. Олли повесил трубку.
Левон сидел за письменным столом, глядя на свои руки. На счете у него лежала сумма, которую никак нельзя было назвать впечатляющей: закладная на дом съедала приличную часть его заработков, а тут еще совсем недавно он купил автомобиль, старенький «максвелл», но в банке еще оставалось довольно средств, чтобы приобрести гараж, на чем настаивала Тамара, и пережить трудные времена, если таковые наступят.
Он медленно поднялся на ноги. По неизвестной причине, несмотря на твердую уверенность в том, что Олли — аферист и мошенник, Левон доверял ему. Если он заберет деньги из банка, то потеряет проценты, но это будет лучше, чем лишиться всего. Фондовая биржа в последнее время вела себя непредсказуемо, и каждый день на торгах покупались и продавались миллионы акций, но Левон и в страшном сне не мог представить, что банки лопнут.
Тем не менее он снял со счета все свои сбережения. Два дня спустя фондовая биржа рухнула, у банков закончилась наличность и тысячи американцев полностью лишились своих накоплений.
Сейф в кабинете Левона был уютно забит долларами, но ему было жаль своих соотечественников. Казалось, будто какой-то великан растоптал Нью-Йорк, в пыль давя каблуками Уолл-стрит.
Поздно вечером, в день обвала на бирже, ему позвонила Анна. Эмили уже ушла домой, и Левон пытался придумать причину, позволившую бы ему задержаться на работе.
— С тобой все в порядке, Лев? — спросила Анна. — Я имею в виду, в финансовом плане.
— Да, у меня все хорошо, милая.
— Олли обещал предупредить тебя. Не понимаю, откуда он узнаёт о подобных вещах.
— Ты сейчас у Олли? — При мысли о том, что она находится от него на расстоянии поездки на такси, у Левона вдруг учащенно забилось сердце.
— Мы только что вернулись из Бостона. Ой, Лев, давай поужинаем вместе! В «Плазе»! Я плачу. Я никогда не угощала тебя ужином, но я с Герби — мы с Герби — только что выступали на крупном политическом мероприятии, на ужине для бостонской элиты, и они заплатили нам целое состояние, пусть и небольшое. В семь часов тебя устроит?
— Вполне.
— Тогда до встречи в семь, Лев.
— До встречи, милая, — сказал Левон, хотя Анна уже повесила трубку.
Он сразу же набрал домашний номер. Ответила Тамара. Голос жены звучал сухо, по-деловому.
— Боюсь, что сегодня вечером я задержусь, — сообщил ей Левон. — Возникли некоторые непредвиденные
— Но ты же знаешь, что сегодня мы принимаем Ди Маркосов, — с раздражением проговорила жена.
— Неужели ужин с Ди Маркосами важнее человеческой жизни? — вкрадчиво поинтересовался Левон. Почему-то он был уверен, что правда на его стороне, хотя сейчас он лгал собственной супруге.
— Нет, конечно, — неохотно признала Тамара. — Но что я им скажу?
— Может быть, правду?
Тамара вздохнула.
— Постарайся не слишком задерживаться, Лев.
— Постараюсь, — пообещал он, хотя это было очередной ложью.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
— Привет.
Мужчина открыл глаза и с трудом сел на скамейку.
— Здравствуйте, юная леди, — вежливо ответил он.
— Я принесла вам завтрак: кофе и пару булочек с горячими сосисками.
— Это очень мило с вашей стороны. Большое вам спасибо. Руки его дрожали, когда он потянулся за едой. Ногти у него были сломаны и почернели от набившейся под них грязи.
— Я попросила продавца положить в кофе сахар и сливки, ничего? — Она опустилась на скамейку в том месте, где раньше лежали его ноги. Под скамейкой валялся плакатик, на котором от руки было написано: «Ищу работу — согласен на любую», и серая мягкая фетровая шляпа, которая выглядела так, словно ее топтали ногами. Вместо подушки под головой у мужчины покоился рюкзак цвета хаки.
— Это больше чем ничего: сахар придает человеку энергии, так, во всяком случае, говорят. — Одна булочка с горячей сосиской уже исчезла в его желудке. — Как вас зовут, юная леди? — поинтересовался он с набитым ртом, пережевывая вторую.
— Анна Мюррей. А вас?
— Роберт Эдгар Гиффорд. Друзья зовут меня Бобби. Полагаю, вы еще учитесь в колледже, мисс Мюррей.
— Никогда не бывала в колледже. Я танцовщица. Прошу вас, называйте меня Анной.
— Танцовщица, вот как! — Ее слова явно произвели на него впечатление. — Мне еще не приходилось знакомиться с танцовщицами. Я был младшим управляющим в банке — руководил отделом кредитов, — но банк лопнул, и мы все потеряли работу. Владелец застрелился. — Бобби сухо улыбнулся. — Я и сам подумывал об этом, но потом решил не спешить.
— О, я рада, что вы передумали. Для этого вы слишком молоды и красивы.
На вид ему было лет двадцать пять, и он отчаянно нуждался в бритье и душе — Анна чувствовала исходящий от него запах застарелого пота. На нем был костюм, когда-то сшитый у хорошего портного, но сейчас воротник покоробился и залоснился, а карманы были порваны. Рубашка на нем тоже была грязной, но все это не могло скрыть того факта, что перед ней сидел привлекательный молодой человек, пусть даже худой до невозможности. Во взгляде его карих глаз отсутствовала та безнадежность, которую Анна встречала у некоторых людей после того, как Нью-Йорк пал и улицы заполонили толпы голодных и бездомных, в большинстве своем очень похожих на Бобби Гиффорда, — эти люди потеряли не только работу, но и смысл жизни.