Разделенные
Шрифт:
— Я не слишком хорошо учился в академии, не напомнишь, что там еще было? Ах да, вроде бы, избиение кнутом! Это не сложно будет устроить, здесь выбор как на рынке!
Джиро разглагольствовал, обходя комнату. На какое-то время он оказался у Акайо за спиной, остановился там, чем-то шурша. И вернулся, действительно держа в руках кнут.
Значит, вот как здесь наказывают рабов?
Акайо закрыл глаза, заставив себя отрешиться от происходящего. Он все равно не мог освободиться, шляпки у гвоздей были слишком большими, чтобы стащить с них руки, а играть про правилам Джиро, который хотел унизить его, было просто глупо. Ему нужно было понять, как сочетается существование этой комнаты со всем тем, что он узнал раньше. Иначе новое разрушение выстроенного в его разуме мира убило бы его надежней буйной фантазии оскорбленного мальчишки.
Записывалось и вычеркивалось в мысленных свитках — гарем, рабы для постели. Неверно. Рабы, дающие статус. Дающие любовь? Здесь в самом деле легче относились к этому. Тогда…
Акайо невольно распахнул глаза, когда грудь пересек тяжелый удар. Кнут обжег бок, уже почти безболезненно шлепнул со второй стороны, обвившись вокруг креста. Джиро насмешливо развел руками:
— Ну извини, я никогда раньше не порол людей! Но, уверяю тебя, я быстро научусь. Прямо сейчас. Зато твои драгоценные эндаалорки наверняка проделывают это постоянно! Я уверен, они…
Акайо заставил себя перестать слушать. Это были пустые домыслы, которые следовало отбросить. Комната была, это неоспоримый факт. Для наказаний? Для наказаний, несмотря на ошейники? Глупость. Все это нужно было для чего-то иного. Для чего же?
Он раньше не задумывался о том, что скрывалось за потайной дверью и это стало слабостью, из-за которой он проиграл. Забылся, перестал считать левую сторону комнаты опасной, и спрыгнул с кровати не вправо, в тупик, в котором спал все прошедшие ночи, а влево, глупо подставившись под удар. Не поняв, что ощущение засады исходило не от обычной двери.
А за дверью скрывалось это. Комната, созданная для причинения боли.
У него не получалось отстраниться от ударов. Джиро учился медленно и плохо, кнут попадал Акайо то по рукам, то по торсу, то по ногам. Кончик рассек губу, кровь капала с подбородка на грудь. Мысли завивались бесполезными кругами, разбивались от ударов, будто пустые вазы. Зачем могла быть нужна эта комната в гареме? Почему не действовали ошейники? Как так вообще может быть, он же своими глазами видел…
Новая мысль, пугающая больше прочих — могли ли ошейники считать, что именно в этой комнате их вмешательство не требуется?
Удары выбивали из легких с трудом добытый воздух, одежда превратилась в лохмотья. Джиро говорил что-то, Акайо не прислушивался. Мысли путались, смешивались, оставляя кровавые вспышки. Больно. Больно. Больно…
Пробилось сквозь пелену:
— Что, предатель, надеешься, что тебя спасут? О, я уверен, этим сумасшедшим эндаалоркам понравится такой твой вид!
— Нет.
Удар смазался, едва скользнув по коже. Акайо поднял голову. В дверях Таари, злая, как разбуженный дракон, а Джиро рухнул вдруг плашмя, будто срубленное дерево. Таари подошла, ткнула его носком туфли.
— Кретин! Нииша, забери этого идиота. — Управляющая, оказавшаяся рядом с хозяйкой, подхватила Джиро на руки. Посмотрела на распятого Акайо сочувственно, но ничего не сказала, вышла.
Таари подошла ближе, всматриваясь ему в лицо. Вздохнула, отвернулась. Вырвала гвозди из его ладоней и стоп, расстегнула ремень. Акайо попытался удержаться на ногах, но тело не слушалось, изметеленное болью. Таари придержала его, не позволяя упасть, усадила на пол, плеснула на кровоточащие ладони чем-то прозрачным, мгновенно схватившимся коркой. Ее лицо плыло, смазывалось, будто обесцвечивалось…
— Акайо? Не уходи от меня! А, дыра тебя подери, Акайо! Акайо!
Он провалил в темноту.
Акайо пришел в себя в своей постели, завернутый в одеяло. Рядом лежала Таари, читая что-то на планшете.
— А, очнулся, — улыбнулась она. — Как ты?
Акайо неуверенно пожал плечами. Он пока не мог понять, как, и не был уверен, что хочет об этом думать. Спросил вместо ответа:
— Что будет с Джиро?
Она хмыкнула, отложив планшет.
— Вообще-то я планировала дать тебе ему отомстить. Сделать с ним то же, что он сделал с тобой, и немного сверху.
Акайо несколько мгновений обдумывал предложение. Он с трудом понимал, что вообще произошло. Как Джиро оказался в той комнате. Почему он решил, что Акайо их предал.
Видимо, это отразилось на его лице, так как Таари, чуть нахмурившись, начала рассказывать:
— Про то, что эти балбесы затевали побег я давно знала — услышала случайно их жутко тайный разговор. После того, что они с ошейниками хотели сделать, здесь были бы все спасательные службы города, а мне такой ажиотаж не нужен. Мы с Ниишей устроили альтернативную группировку цивилизованных кайнов. Надеялись, что этого хватит. Тут ты и Иола, конечно, очень помогли. А сегодня утром поймали Джиро и еще парочку идиотов за попыткой все-таки взломать ошейники. Отчитали, конечно, привели вас в пример… Я не знала, что этот дурак решит, что это ты их сдал. Вот что значит язык плохо учить… Он, вдобавок, в первый же день вскрыл дверь в комнату для сессий, и, конечно, все понял неправильно. И использовать тоже решил неправильно. Комната-то общая для всех спален, так что он из своей вышел, в твою вошел. Но зато благодаря этому Тетсуи услышал, что за стеной что-то происходит. Хороший мальчик, быстро догадался меня позвать.
Акайо медленно кивнул. “Комната для сессий”. Зал, полный приспособлений для пыток, в котором, похоже, в самом деле не работали ошейники, по крайней мере, пока в него не вошла Таари. Осталось узнать, что такое сессия. Вероятно, это было как-то связано с основной функцией гаремных рабов, но…
Хотел ли он вообще это знать?
Акайо мысленно подвел черту под рассуждениями. Смел и выбросил ворох мыслей-черновиков. Записал на новом свитке: “Возможно, эндаалорцы (только Таари?) практикуют пытки как дополнение (замену?) сексу”.
Думать такими рубленными, словарными определениями о том, что с ним случилось, было проще. Еще проще было бы не думать вовсе, но Акайо понимал, что не выйдет. Если он выкинет случившееся из головы днем, оно вернется ночью, усилившись стократ.
Пошевелилась Таари, подвинулась ближе, погладила по голове. Акайо замер сначала, затем, мысленно обругав себя, постарался расслабится.
Она спасла его от дальнейшего унижения. Он должен был быть ей благодарен, и действительно был благодарен. Но и боялся ее тоже. Прежнее чувство, слепое и глупое вдохновение от одного ее облика, не исчезло до конца, но будто смазалось, размылось, превратилось в дымку, окутанную стыдом и печалью.