Разделенные
Шрифт:
Акайо смотрел на небо Эндаалора, где в строгой последовательности вспыхивали разноцветные шары, и был готов поклясться, что это лучший фейерверк, который только может быть на свете.
Погасли два последних залпа, сложившиеся в огромное алое сердце. Люди вокруг захлопали.
— Класс! — радовался Лааши, прижимая к себе улыбающегося Гааки. — Отлично постреляли! Хотя тебя, Акаайо, мы наверное, не слишком впечатлили? Кайны же мастера в пиротехнике!
Акайо пожал плечами.
— Я никогда раньше не видел фейерверк. Кадеты не поднимают голову, чтобы не отвлекаться от охраны.
Праздники охраняли только лучшие кадеты, а он всегда был лучшим. Он привык не поднимать голову на вспышки, окрашивающие небо в невероятные цвета, и ему раньше казалось, что он никогда об этом не сожалел. Возможно, так и было до сегодняшнего дня. Невозможно ведь жалеть о том, чего не имеешь.
Лааши сочувственно хлопнул его по плечу:
— Ну у вас там и порядки, парень… Если даже праздники нужно охранять, то что-то в мире сильно не так.
Акайо только пожал плечами еще раз, оглядываясь. Таари рядом не было. Он вспомнил — сразу после фейерверка нужно было идти к машине, наверное, она так и поступила. Поспешно попрощавшись с Лааши, он двинулся назад по улице, вместе с постепенно растекающейся по городу толпой. По пути высмотрел Иолу, встретился с ним в людском потоке. Тот, блаженно улыбаясь, прижимал к себе стопку книг и на вопрос о фейерверке только рассеяно кивнул:
— Да, красивый. Посмотри, я же все новые книги взял?
Акайо ответственно прочитал названия и подтвердил, что такого в библиотеке Таари не было.
У машины уже толпились остальные, но самой Таари почему-то не было. Как и…
— Тетсуи заблудился, — тихо сообщил Юки. — Она его искать пошла. Вон в ту сторону. Я думаю, может, мы могли бы помочь?..
— Лучше оставайтесь здесь, — Акайо представлял себе последствия одновременной попытки найти друг друга в огромном городе. Заблудившихся тут же станет намного больше. Но…
Юки, как нарочно, спросил:
— А если ты один пойдешь? Мне кажется, ты не заблудишься.
Акайо кивнул, хмурясь. Он тоже надеялся, что не заблудится.
В указанном Юки переулке было темно, фонарь реагирующий на движение, разгорался медленно и неохотно. Акайо прислушивался, надеясь уловить звук шагов — если не Тетсуи, то хотя бы Таари. Первый отходящий в сторону проулок оказался тупиком, второй — большим двором, занятым влюбленными всех полов и возрастов. Акайо, на всякий случай обходящий двор, чтобы убедиться, что Тетсуи не стал членом ни одной из парочек, едва не споткнулся на ровном месте, обнаружив, что на одной из лавочек самозабвенно целуются две седые старушки. Те заметили его, тихонько засмеялись и тут же зашикали друг на друга.
— Не пугай мальчика! Смотри, какой стеснительный.
— Ой, да он же абориген, только посмотри! Потерялся, наверное. — и громче, обращаясь к нему, спросила: — Тебе помочь, юноша?
Акайо отступил назад, выставив перед собой руки и извиняясь, что нарушил их уединение, но старушки продолжали наблюдать за ним, пока он не покинул двор. Насколько он успел понять эндаалорцев — они скорее беспокоились о возможно заблудившемся рабе, чем стеснялись при нем целоваться дальше.
За то время, пока он осматривал двор, фонарь в переулке успел совершенно погаснуть, и пока не собирался зажигаться вновь. Акайо подождал, привыкая к темноте, отправился разведывать видневшийся за следующим домом перекресток. Справа снова оказался тупик, а вот слева…
Он отпрянул назад, стараясь слиться со стеной. Сцена, разворачивающаяся на улице, явно не предназначалась для его глаз, но не смотреть оказалось выше его сил. Фонари, горящие вдали, резко очерчивали контуры фигур, и словно еще два крохотных, злых фонаря горели в глазах Таари.
Странная обида прошила сердце, была поймана, будто юркий дух, распята и зарисована в свитке разума. Акайо отвернулся, собираясь вернуться к машине до того, как его заметят, но донесшееся эхо слов Таари заставило его вновь поднять голову.
Удивление. Смущение. Непонимание. Акайо сгреб эти камни с доски, обещая себе подумать о них после. Стараясь ступать максимально бесшумно, вернулся в переулок под начавший разгораться фонарь и, слыша приближающиеся шаги, поспешил к машине.
Он успел вернуться и сказать, что в ближайшем дворе никого не нашел, когда из переулка вышла Таари, ведя перед собой за плечо Тетсуи.
— Ну, никто не успел потеряться, пока я за ним ходила? — она сама видела, что нет, и вопрос прозвучал наиграно весело. — Тогда поехали!
Пока они ехали домой, Акайо извлек из памяти только что испытанные чувства. Повертел мысленно в голове, разобрал на составляющие.
Обида. Таари была для него не просто недоступной и прекрасной гейшей, она была его недоступной и прекрасной гейшей. Он сам понимал, что это невероятно глупо, ревновать к кому-то такую женщину, свою хозяйку, у которой гарем из девяти человек, но тем не менее, это чувство было.
Удивление. Она повела себя необычно? Да, в чем-то, но скорее он удивился именно ее словам. И своей обиде, которая после этих слов ушла. К чему он ревновал, к ее злости? К ее резкости?
Подсмотренная картина миражом висела в его голове, начиная спорить за главенство с образом Таари в саду, и вызывая соответствующие телесные реакции. Акайо постарался взять себя в руки. В машине всех развлечений — вид из окна и лица других рабов, так что его реакцию на собственные мысли могли заметить, а он этого совершенно точно не хотел. Впрочем, хватило самой мысли, что кто-то может обратить внимание на его состояние, чтобы проблема исчезла сама собой.
Ему хотелось разобраться до конца, что же с ним происходит, но пока было не подходящее время и место, так что он представил себе холодильник, тот, что стоял на кухне и, невольно думая, как ругалась бы Нииша за долго открытую дверцу, осторожно сложил в дышащее холодом нутро все чувства, которые клубились внутри. Постоял, наблюдая, как медленно покрываются инеем эмоции, которые он изобразил разноцветными шарами, и чувствуя одновременно приходящее к нему ледяное спокойствие. Каких-то три месяца назад это было самое частое его чувство… Каких-то три месяца назад он назвал бы этот промежуток времени тремя полными лунами.
Ему вдруг очень захотелось захлопнуть мысленный холодильник, обмотать веревками и сбросить куда-нибудь в самое глубокое и холодное из всех озер, о которых он знал.
Но какой смысл? Эмоции все равно остались бы в нем, хоть и запечатанные, скрытые. И, переродившись, будто сгнившие фрукты, стали бы ядом, который мог уничтожить его куда вернее, чем…
Он остановился, не позволив себе додумать слово. Оно висело в нем застывшим на взлете зарядом фейерверка, замерзшей вдруг бурной рекой. Акайо мысленно присел, потрогал лед пальцами.