Разделенный Мир
Шрифт:
– А если продавец неграмотный? – первый раз улыбнулся Пожир.
– Пальчик ему намажешь и к бумажке приложишь, – улыбнулась в ответ Машенька и вдруг почувствовала, что в этом Мире у нее появился друг.
Жан неуклюже переступил с ноги на ногу и, повернувшись, ринулся сквозь кусты выполнять поставленную задачу.
– Лейтенант, – повернулась Машенька к Сяме. – Проследи, чтобы люди, получив жалованье, не напились и не разбежались. А то вторую половину получать некому будет. Разбивайте ночевку, не забудь выставить посты. Ступай, я еще здесь побуду.
Сяма круто повернулся, но Маша уловила взгляд, брошенный лейтенантом на карман, из которого она доставала монетки.
Сяма скрылся в кустах, а Маша
До места она добралась минут через тридцать и без всяких приключений. Выехав из леска на край поляны, она остановила коня и еще раз внимательно осмотрелась. Причем на этот раз подключила и свое Истинное Зрение. Вокруг было тихо, безлюдно, беззверьно. Только легкий ветерок чуть покачивал верхушки деревьев. Поляна с пожелтелой, словно подпаленной травой, была видна каждой своей кочкой. Посередине ее высилась старая, матерая, давно мертвая сосна с уткнувшейся в небо черной обугленной верхушкой. Нижние ветви сохранились и торчали в разные стороны костистыми, корявыми лапами. Давно осыпавшаяся кора гнила вокруг мертвого дерева, превращаясь в коричневатую труху, а нижняя часть обнаженного ствола желтела будто старая кость.
Маша тронула коня и медленно приблизилась к дереву. Здесь она с минуту постояла, внимательно оглядывая сосну, а потом соскочила на землю и подошла вплотную к ней. Она видела перед собой самое обычное засохшее дерево.
«Ну что ж, – подумала она. – Попробуем, чему меня научили. Не станет дед Антип так настойчиво требовать чего-либо, если в этом действительно нет необходимости!»
Машенька подняла правую ладошку, сложенную лодочкой, и провела по мертво желтеющему стволу сверху вниз, приговаривая заученные малопонятные слова, складывающиеся в ритмическую фразу. И под ее рукой из-под наведенного морока начала проявляться истинная поверхность дерева. Она была точно такой же мертвой, но в ней, на уровне плеч девушки, появилось довольно глубокое дупло. Маша быстро засунула в дупло руку и вытащила маленький тряпичный сверток. Зажав сверток в кулачке, она провела правой ладошкой по стволу в обратном направлении, приговаривая другой тарабарский стишок, и морок снова занял свое место.
Маша быстро вернулась к коню, вскочила в седло и быстро поскакала прочь с поляны. Только углубившись в чащу, она остановилась и развязала сверточек. Внутри довольно грязной тряпочки лежала маленькая золотая сережка – этакий лихой завиток, с замысловатой застежкой и капелькой бирюзы. Именно этот талисман она должна была носить не снимая. Дед Антип так и сказал – носить не снимая! Никогда! Пока она не вернется назад! И при этом в его глазах плескалась такая не свойственная ему тревога.
Девушка, чисто по-женски полюбовавшись на несколько необычное ювелирное изделие, деловито вдела его в правое ушко. И тут же почувствовала, что застежка словно растворилась в нежной мочке уха. Вряд ли теперь кто-нибудь смог бы снять сережку, ну разве что вырвать вместе с ухом. Еще раз тронув кончиками пальцев свое новое украшение, Маша не торопясь тронулась в обратный путь. Ей было очень интересно, что несет в себе эта сережечка, но дед Антип ничего ей не объяснил.
Вернувшись в лагерь, она была приятно удивлена. Во-первых, поляна была прибрана. Весь мусор выбрали из травы, и она приняла довольно свежий вид. Во-вторых, по краю поляны были поставлены шесть больших шалашей, плотно укрытых еловыми ветками. Седьмой шалашик, гораздо меньшего размера, располагался у противоположного края поляны, под нависшими кустами. Маша сразу смекнула, что это ее резиденция. У шалашика по стойке «смирно» стоял мужик с черным косматым чубом. Видимо, на часах.
Маша подъехала к шалашику, соскочила с коня и, шагнув к часовому, доброжелательно произнесла:
– Все, служивый, хозяйка явилась, можешь быть свободным.
Мужик тряхнул чубом и молча направился в сторону общих шалашей. Приблизившись к одному из них, он кашлянул, и оттуда мгновенно выскочил Стоп. Часовой что-то прошептал ему на ухо, и тот, кивнув, рысью двинулся к Маше. Подбежав, он сразу забормотал:
– Ваша колдовская милость, оставила бы ты часового… Мало ли что может случиться… А он – тут как тут…
– Глянь-ка, Стоп, а ты, оказывается, разговорчивый!… – Маша добродушно улыбнулась. – Только мне нянька не нужна, я вполне могу обойтись своими силами.
– Ваша колдовская милость, – шепотом взмолился Стоп, – Пожир, когда уезжал, знаешь что мне сказал? Если, говорит, с Ее колдовской милостью что случится, я, говорит, тебе, Стоп, без всякого колдовства все твое хозяйство повыдергиваю!
Он скосил глаза вниз, помолчал и снова жарко зашептал:
– А ты, Ваша колдовская милость, знаешь он какой? Его сам Трот боялся… Как Жан скажет – так и сделает… Так что ты уж сделай милость, оставь Огонька на стреме. Мне спокойнее будет. – И он инстинктивно прикрыл волосатой ладонью низ своего живота.
Машенька чуть не расхохоталась, глядя в испуганные умоляющие глазки огромной гориллы.
– Ладно!… Ставь своего Огонька. Только подальше от шалаша. Пусть смотрит, чтобы меня не беспокоили…
Она отвела коня за стоявшие невдалеке кусты, расседлала его и тщательно вытерла. Затем, уложив седло и другую сбрую рядом с лошадью, вернулась на поляну и нырнула в свой шалаш.
А между тем по-осеннему быстро наступал вечер. Небо стало разноцветным, догорая с одной стороны розовым закатом и темнея до фиолетовой глубины с другой. В воздухе разлились тишина и прохлада. Гвардейцы запалили рядом со своими шалашами костер и, усевшись вокруг пламени, повели какую-то беседу, поглядывая за закипавшим на огне котлом.
Маша сбросила с головы шлем, стянула через голову кольчугу и осталась в светлой, легкой темно-серой рубашке и свободных брюках, заправленных в сапожки. Скоро шагах в десяти от ее шалаша послышалось сдержанное покашливание, а затем хрипловатый голос позвал:
– Ваша колдовская милость, а Ваша колдовская милость… Тут ребята каши наварили, может, ты тоже поужинаешь?…
Маша чуть не подавилась одним из захваченных с собой бутербродов с колбасой. Такой заботы она никак не ожидала. Высунувшись из шалаша, она увидела в сгустившихся сумерках того самого чубатого часового, которого прогнала было от своего шалаша. Он, не приближаясь к ее временному жилищу, держал в вытянутых руках большую миску, наполненную какой-то темной густой массой, из которой торчала ручка ложки. На краю миски был пристроен большой кусок темного хлеба.
Когда Машенька появилась из шалаша без доспехов, у часового буквально отвалилась челюсть. До «госпожи баронессы» не сразу дошло, что мужик впервые видит ее без доспеха, в простой, но достаточно облегающей одежде. И тут она… смутилась. Быстро выхватив миску у него из рук, она нырнула назад в свое укрытие.
Каша была гречневой с мясом и необыкновенно вкусной, видимо, после бутербродов всухомятку, так что проголодавшаяся девчонка опорожнила миску с рекордной скоростью. Вычистив миску хлебной корочкой и с удовольствием эту корочку проглотив, Маша выглянула из шалаша. Часовой маячил на прежнем месте. Она вздохнула и полезла наружу – врожденная порядочность заставляла ее вернуть миску. Однако, вопреки ее опасениям, он уже взял себя в руки и встретил ее спокойным взглядом. Маша сунула пустую миску ему в руки и, смущенно пробормотав «спасибо», направилась назад в свой шалаш, но неожиданно услышала за своей спиной тихий хрипловатый голос.