Разделяющий нож: Приманка. Наследие
Шрифт:
Губы Дага против его воли дрогнули в улыбке.
– Пожалуй. Так и следует поступить.
– В самом деле? – Мари оттолкнулась от столба и стала ходить туда-сюда по проходу. – Ну, если бы ты был сопливым парнишкой-дозорным, которому не терпится порезвиться на стороне, я просто дала бы тебе подзатыльник и положила бы конец приключению. А сейчас я не могу понять: пытаешься ты дурить голову мне или самому себе.
Даг стиснул зубы и продолжал молчать. Это казалось ему самым разумным.
Мари снова вернулась к столбу, оперлась на
– Понимаешь, Даг, – сказала она со вздохом, – я уже давно слежу за тобой. Когда ты в дозоре, ты никогда не позволяешь себе небрежно отнестись к своему оружию, или к еде, или к отдыху, или к состоянию ног. Ты же не начинающий, полный героического вздора о своей неутомимости, пока не врежется лбом в скалу. Ты готовишь свое тело к длительному употреблению.
Даг согласно склонил голову, хоть и не понимал, к чему клонит Мари.
– Однако хотя ты не моришь голодом свое тело и все еще собираешься жить, как раньше, ты моришь голодом сердце и, похоже, ожидаешь, что оно будет служить тебе вечно. Выплачивать ему долг ты не собираешься... Так что если ты упадешь – точнее, когда ты упадешь, – ты упадешь как изможденный голодом человек. Сейчас я вижу, как ты начинаешь крениться, и боюсь, что никакие мои слова не смогут тебя удержать. Да пропади оно все пропадом, я не понимаю, – в голосе Мари с новой силой зазвучало огорчение, – почему ты так и не связал себя ни с одной из симпатичных вдов, с которыми твоя мать... ну пусть не мать, а друзья и родичи тебя знакомили... пока наконец не отчаялись. Будь все иначе, ты бы имел иммунитет по отношению к теперешней глупости, и никакой нож не сбил бы тебя с толку.
Плечи Дага поникли еще сильнее.
– Это было бы несправедливо по отношению к женщине. Я не способен снова на то, что было у нас с Каунео. Не потому, что другим женщинам чего-то не хватает. Дело во мне. Я не могу дать того, что давал Каунео. Я опустошен и сух.
– Никто иного и не ожидал, за исключением, может быть, тебя. У большинства людей не бывает того, что было у вас с Каунео, если хотя бы половина того, что я слышала, правда. И все же люди вполне сносно живут дальше.
– Женщина умерла бы от жажды, пытаясь достать воду из этого колодца.
Мари покачала головой, неодобрительно поджав губы.
– Ты драматизируешь, Даг.
Он пожал плечами.
– Не настаивай на ответах, которых ты не хочешь слышать.
Мари отвела глаза, посмотрела на увешанные пыльной паутиной и клочьями соломы балки и попыталась подойти с другой стороны.
– Ну, учитывая все, я не могу возражать против того, чтобы ты дал себе волю. В конце концов, у этой деревенской девчонки тут нет родственников, которые могли бы поднять крик.
Глаза Дага сузились; в его сердце пробудилась глупая надежда: не хочет ли Мари сказать, что не станет вмешиваться? Да нет, не может быть...
– Если уж тебя нельзя вразумить, что ж... такие вещи случаются. – Сарказм в голосе Мари ничего не оставил от надежды. – Но если ты так полон решимости влипнуть, ты должен иметь план того, как собираешься выпутываться, и я хочу, чтобы ты мне об этом рассказал.
«Я совсем не хочу выпутываться. Я не хочу, чтобы наступил конец». Понимание этого смутило Дага, он совсем не представлял себе, чего хочет. Проклятие, он ведь и не начал ничего!.. Спор с Мари развивался слишком быстро для него, как, несомненно, Мари и хотела...
– Все великие планы, которые я составлял в жизни, кончались ужасными сюрпризами, Мари. Я уже давно поклялся, что не буду ничего планировать.
Мари презрительно покачала головой.
– Я почти хотела бы, чтобы ты оказался просто олухом, которому хватило бы подзатыльника. Впрочем, нет... Ты – это ты. Если девчонка погибнет – а я не вижу, как возможно что-либо другое, – то же ждет и тебя. Двойное несчастье. Я вижу, как оно приближается, и ты наверняка тоже. Так что же ты собираешься делать?
Даг напряженно спросил:
– А что ты предлагаешь, провидица?
– Твоя затея не может кончиться добром. Так что не начинай.
«Я и не начал», – хотелось ему сказать. Правда на языке, но ложь перед Даром... Выносливость уже давно была его последней сохранившейся добродетелью; Даг призвал себе на помощь терпение и просто стоял перед Мари.
Не обращая внимания на его упрямое молчание, Мари переменила позу и начала атаку снова:
– Все рожденные с нашей кровью имеют два великих долга. Первый – продолжать бесконечную войну, с непреклонной решимостью, в жизни и в смерти, с надеждой и когда надежды нет. Этому долгу ты никогда не изменял.
– Кроме одного раза.
– Никогда, – возразила Мари. – Полный проигрыш – это не поражение, а просто проигрыш. Такое иногда случается. Я ведь не слышала, чтобы ты бежал с того перевала, Даг.
– Нет, – ответил он, – такого шанса у меня не было. Окружение делает бегство несколько сомнительным, и у меня не было времени разгадать эту загадку.
– Ну ладно... есть еще и второй долг, не менее великий, без которого первый ничего не стоит и делается просто обманом. Этот долг ты до сих пор не выполнял ни в малейшей мере.
Даг вскинул голову, уязвленный и настороженный.
– Я расплатился кровью, потом, годами жизни. Я все еще собираюсь отдать свои кости и смерть сердца, если получится, но в самоубийстве – потворстве своим слабостям и измене долгу – никто меня обвинить не сможет: я так решил много лет назад. Не знаю, чего еще ты от меня хочешь.
Губы Мари сжались, взгляд стал пристальным; в голосе зазвучала убежденность:
– Второй долг – создать следующее поколение, которому можно будет передать воинский долг, потому что все, что мы делаем, вся кровь, пот, самопожертвование станут ничем, если мы также не передадим свое телесное наследство. И это – дело, к которому ты последние двадцать лет поворачиваешься спиной.