Раздолбаи. (Работа по специальности)
Шрифт:
«Ночная жизнь… – подумалось ему. – Вот уж не предполагал, что здесь по ночам так людно…»
Фигурка тем временем приблизилась, и Никита узнал Ромку. Молодой человек брёл, недоумённо озирась, словно, попав за полночь в незнакомый район, высматривал телефон-автомат. Потом безрадостный взгляд его упал на Кляпова. Ромка остановился, подумал. Потом подошёл и сел рядом. Подтянул колени к груди и обхватил их длинными, как плети, руками.
Оба долго молчали. Наконец Ромка хмуро спросил:
– Ты это… До смерти решил голодать
Никита не ответил. Ромка вздохнул.
– Мне, что ли, тоже с тобой голодовку объявить?.. – молвил он с тоской в голосе.
Кляпов удивлённо повернул к нему голову.
– А вам-то – с чего? – неприязненно осведомился он.
Ромка уныло боднул колени.
– Скучно… – сказал он. – И не спится ни фига!..
– Странно, – заметил Никита. – Уж, казалось бы, вам-то!..
Ромка отнял лоб от колена и с вялым интересом посмотрел на Никиту Кляпова.
– А чего это ты ко мне на «вы»? Давай на «ты»…
– А я со всем этим миром на «вы», – объяснил Никита. – Я не хочу с ним близких отношений…
– А-а… – Ромка уважительно взглянул на собеседника, хотя вряд ли что понял из его последних слов. – А на дедка – не обижайся. Он сам потом жалел, что насчёт мумий загнул… Он вообще-то ничего дедок, хороший…
Произнесено всё это было довольно уныло, и сопровождалось ещё одним удручённым вздохом.
– Был сегодня в «конуре», – продолжал Ромка. – Сигарету хотел намыслить – ни фига! Так, цемент какой-то сыплется… И чего я в эту тарелку влез?
Он было задумался, как вдруг унылая физиономия его оживилась и стала совершенно разбойничьей.
– Во! – сказал он. – Точно!.. Пойду сейчас в незаселёнку…
– Простите, куда? – не понял Кляпов.
– Ну, где не живёт никто… Оборву пару этих… световодов… Крест-накрест – и перемкну на фиг!
– Зачем? – поражённо спросил Никита.
Ромка поднялся, недобро ухмыляясь.
– А так!.. – бесшабашно отвечал он. – Для интереса. Может, опять какой прикол получится…
Утро началось со скандала и скандалом продолжилось. Грозный рёв Лёши Баптиста ворвался во сны так неожиданно, что Никита Кляпов, по правде сказать, испугался. Несколько секунд он со страхом глядел на склонившееся над ним искажённое чугунно-сизое лицо Лёши, но вдруг вспомнил, что бояться ему теперь, собственно, нечего – и снова закрыл глаза.
– Твоя работа? – неистово гремело над ним. – Твоя работа, я тебя спрашиваю?.. Нет, ты глаза не закрывай!.. Ты ответь!..
Никита лежал в темноте и развлекал себя тем, что жмурился то плотно, то слабо, отчего под веками возникало причудливое пятно, становясь то пронзительно-синим, то тускло-багровым.
– Чего разорался? – произнёс из пятнистой темноты недовольный голос Василия.
– Над завалинкой – видел? Видел, что выдолбили?..
– Нет… А чего там?
– Ну пойди посмотри!..
– Так а он тут
– А чего он тут лежит!..
Кто-то издал негромкое рычание. Наверное, Василий.
– Ты читать умеешь? – тихо проскрежетал его голос, и Никита представил себе упрямо склонённый лоб Василия и суровый взгляд из-под сведённых бровей.
– Ну?.. – озадаченно отозвался голос Лёши Баптиста.
Дальше, наверное, Василий увлёк его в сторонку, и расслышать, что они там говорят, стало весьма трудно.
– …голодовку объявил. Станет он тебе стены похабить!..
– Как голодовку? – оторопело переспрашивал Лёша. – Я думал: хохма… Так он серьёзно, что ли?..
Голоса удалились, и Никита снова открыл глаза. Утро имело странный изумрудный оттенок, а верхушки опор отдавали рыжиной. Невольно вспомнился ночной разговор с разочарованным Ромкой. Что-то он там собирался перемкнуть… Может, и впрямь перемкнул?
Где-то за углом вновь стали рваться страшные матерные заряды. Потом добавился женский визг. Потом началась исступлённая разноголосица. «Интересно, – подумал Никита. – Что ему там такое выдолбили? Хотя нет… Ничего интересного…»
Очень хотелось пить. Вспомнилось вдруг, что голодовка бывает двух видов: сухая (когда даже воду нельзя) и… И какая-то ещё. Когда можно.
Воды в этом мире не водилось. Зато водились иссиня-чёрные капсулы с содержимым, слегка напоминающим сильно разбавленный лимонный сок. Никита спохватился и запретил себе даже думать об этом…
За углом тем временем стало потише. Слышалось только злобное ворчание, тупые удары и рыхлый хруст. Лёша Баптист задалбливал оскорбительную надпись.
Начинался трудовой день. Звякало железо, трещали и лопались глыбы. До Никиты Кляпова никому не было дела…
Потом появился Крест. Настроен он был, надо полагать, весьма агрессивно, поскольку рядом, как по волшебству, возникло сразу две чуткие надзорки. Крест взглянул на них с волчьей усмешкой и перевёл взгляд на Никиту. Тот равнодушно смотрел в зеленовато-жёлтые уголовные глаза и втихомолку радовался своему спокойствию.
– Мочалки жуёшь? – зловеще осведомился Крест. – К-козёл…
Повернулся и пошёл в ту сторону, где вновь шумно заваривалась какая-то новая склока. Орали, как на митинге.
Сборище и впрямь напоминало митинг. Такого стечения народа на одном пятачке здесь ещё не бывало. Пузырёк – и тот выполз из своего логова, прицепив, надо полагать, к заветному крантику рукав подлиннее. Кое-кого Василий и Ромка не то чтобы видели здесь впервые… Видеть-то, конечно, видели, но по именам так до сих пор и не знали. Того, скажем, мужичка неопределённых лет. Или вон ту мосластую девицу с пугающе безумным взглядом. Кстати, вела она себя потише других. Просто, наверное, знала, что у неё маленькие глаза, – вот и старалась раскрывать их как можно шире.