Разгадай меня
Шрифт:
Окаменели.
— Вы окажете ему гостеприимство, — говорю я.
Они падают на колени.
Как это странно — обладать подобной властью. Интересно, гордится ли мой отец тем, что он создал. Что я способен всего лишь несколькими словами, одним его титулом повергнуть тысячи взрослых мужчин на колени. Это ужасающее и вместе с тем пьянящее ощущение.
Я мысленно считаю до пяти.
— Встаньте.
Они поднимаются. Затем проделывают маршевый артикул.
Пять шагов назад, пять вперед, стой, раз-два. Они вздымают вверх левую руку, сжатую в кулак, и опускаются
— Будьте готовы, господа, — обращаюсь я к ним. — Мы не будем знать ни сна, ни отдыха, пока не разыщем Кента и Кисимото и пока мисс Феррарс вновь не окажется на базе.
В ближайшие двадцать четыре часа я получу указания от Верховного главнокомандующего, который поставит нам боевую задачу. Тем временем вы должны уяснить два момента: первое — мы не допустим волнений среди гражданского населения и приложим все усилия для соблюдения им обязательств по отношению к новому миру. И второе — не сомневайтесь, что мы найдем рядовых Кента и Кисимото. — Я ненадолго умолкаю. Обвожу их взглядом, внимательно всматриваясь в лица. — Пусть их судьба послужит вам примером. Предателям не место в Оздоровлении. И мы никогда не прощаем их.
Глава 12
Один из сопровождающих моего отца ждет меня у двери.
Я бегло смотрю в его сторону, но не успеваю разглядеть лица.
— Докладывайте, рядовой.
— Сэр, — произносит он, — мне поручено известить вас, что Верховный главнокомандующий ожидает вас на обед в его апартаментах в двадцать ноль-ноль.
— Считайте ваше поручение выполненным.
Я делаю шаг и собираюсь открыть дверь.
Он выступает вперед, загородив мне дорогу.
Я поворачиваюсь и пристально смотрю на него.
Он стоит почти в полуметре от меня: это скрытое проявление неуважения, подобного не позволяет себе даже Делалье. Но в отличие от моих подчиненных окружающие отца подхалимы считают себя счастливчиками. Быть членом свиты Верховного главнокомандующего почитается за огромную привилегию и честь. Они подчиняются только ему и никому больше.
И вот этот рядовой пытается доказать свое превосходство надо мной.
Он завидует мне. Он считает, что я не достоин быть сыном Верховного главнокомандующего Оздоровления. Это написано у него на лице.
Я с трудом удерживаюсь от смеха, когда смотрю в его холодные серые глаза и черную бездну его души. Рукава его форменной рубашки засучены выше локтей, выставляя напоказ армейские татуировки. Концентрические черные круги, красующиеся у него на предплечьях, обведены красным, зеленым и синим. Это единственный отличительный знак того, что он служит в элитном подразделении. Я всегда отказывался участвовать в подобных жутких ритуалах «клеймения».
Рядовой все еще таращится на меня.
Я поворачиваю голову в его сторону и удивленно приподнимаю брови.
— Мне приказано, — объясняет он, — дождаться устного подтверждения, что приглашение принято.
Какую-то секунду я размышляю, есть ли у меня выбор, и убеждаюсь, что его нет.
Я, как и остальные марионетки в этом мире, полностью завишу от воли моего отца.
Я становлюсь противен сам себе.
Я встречаюсь с ним взглядом и какое-то мгновение гадаю, есть ли у него имя, прежде чем осознаю, что мне это совершенно безразлично.
— Считайте, что оно принято.
— Так точно, сэ…
— И в следующий раз, рядовой, не приближайтесь ко мне ближе чем на два метра, не спросив разрешения.
Он удивленно хлопает глазами.
— Сэр, я…
— Вы сбиты с толку, — обрываю я его. — Вы полагаете, что служба в распоряжении Верховного главнокомандующего дает вам право игнорировать нормы устава, обязательного для всех военнослужащих. Здесь вы глубоко ошибаетесь.
У него сжимаются челюсти.
— Никогда не забывайте, — продолжаю я очень тихо, — что, если бы я хотел занять вашу должность, я бы легко этого добился. И что человек, которому вы так преданно служите, научил меня стрелять, когда мне было девять лет.
У него раздуваются ноздри. Он смотрит прямо перед собой.
— Передайте подтверждение, рядовой. И запомните: никогда больше со мной не заговаривайте.
Он стоит по стойке смирно, глаза его смотрят куда-то мимо меня.
Я жду.
Не разжимая челюстей, он медленно берет под козырек.
— Можете идти, — говорю я.
Я запираю за собой дверь в спальню и прислоняюсь к ней. Мне нужно всего несколько секунд. Я тянусь к бутылочке, которую оставил на ночном, столике, и вытряхиваю из нее две квадратные пилюли. Закидываю их в рот и жду, закрыв глаза, пока они рассосутся. Тьма за сомкнутыми веками — долгожданное облегчение.
До тех пор пока воспоминание о ее лице силой не вернет меня к действительности.
Я сажусь на кровать и опускаю голову на здоровую руку. Не надо бы сейчас думать о ней. У меня по горло бумажной работы, к тому же стресс от присутствия здесь отца не способствует душевному равновесию. Обед в его компании станет спектаклем. Душедробительным зрелищем.
Я крепко зажмуриваюсь и делаю слабое усилие, стараясь построить стены, которые наверняка помогут мне сосредоточиться. Но на сей раз у меня ничего не получается. Перед глазами настойчиво встает ее лицо, а ее дневник, лежащий в кармане, тянет меня к себе, словно магнитом. И тут я начинаю понимать, что в глубине души не хочу гнать от себя мысли о ней. В глубине души я даже наслаждаюсь этой пыткой.
Эта девушка разрушает меня.
Девушка, проведшая последний год в сумасшедшем доме. Девушка, которая не колеблясь пристрелит меня за попытку поцеловать ее. Девушка, сбежавшая с другим мужчиной, лишь бы убраться от меня подальше.
Ну как в такую не влюбиться!
Я зажимаю рот рукой.
Я схожу с ума.
Стаскиваю с себя ботинки. Забираюсь в кровать и ничком падаю на подушки.
Она спала здесь, думаю я. Спала совсем близко от меня. И проснулась здесь. Она была тут, а я позволил ей ускользнуть.