Разгадка 1937 года
Шрифт:
Как подчеркивал Шелленберг, „в свое время утверждалось, что материал, собранный Гейдрихом с целью запутать Тухачевского, состоял большей частью из заведомо сфабрикованных документов. В действительности же подделано было очень немного — не больше, чем нужно, чтобы заполнить некоторые пробелы. Это подтверждается тем фактом, что все весьма объемистое досье было подготовлено и представлено Гитлеру за короткий промежуток времени — в четыре дня“. Досье произвело сильное впечатление на Гитлера, и он одобрил предложение передать эти материалы Сталину, руководителю самой враждебной для нацистской Германии Советской державы. Для передачи информации было решено использовать людей, участвовавших в германо-чехословацких переговорах».
Карелл утверждал, что Бенеш получил информацию о готовящемся перевороте в Москве и одновременно такая же информация была направлена германской разведкой
Уточняя, каким образом передавалась информация через Прагу в Москву, В. Шелленберг писал: «Решено было установить контакт со Сталиным через следующие каналы: одним из немецких дипломатических агентов, работавших под началом штандартенфюрера СС Беме, был некий немецкий эмигрант, проживавший в Праге. Через него Беме установил контакт с доверенным другом доктора Бенеша… Доктор Бенеш сразу же написал письмо лично Сталину, от которого Гейдриху по тем же каналам пришел ответ установить контакт с одним из сотрудников советского посольства в Берлине. Так и поступили, и названный русский моментально вылетел в Москву и возвратился в сопровождении личного посланника Сталина, имевшего специальные полномочия от имени Ежова. Очевидно, к этому времени Сталин уже получил достаточно много сведений для того, чтобы подозревать в нечестной игре военных и их союзников среди партийных руководителей, но все же точные имена и доказательства еще не были представлены».
К этому времени заговорщики существенно продвинулись в своей подготовке к военному перевороту. Аресты ряда участников заговора, а также опала Енукидзе и Ягоды заставляли заговорщиков действовать быстрее и энергичнее. К тому же после отстранения от власти Енукидзе и Ягоды военное крыло заговора стало играть в нем решающую роль. В середине февраля 1937 года заместитель наркома внутренних дел Украины Зиновий Канцельсон сообщил своему родственнику А. Орлову (Фельдбину) о том, что руководители Красной Армии «находились в состоянии „сбора сил“». Хотя в то время заговорщики «еще не достигли согласия в отношении твердого плана переворота…» Тухачевский считал, что следует «под каким-либо благовидным предлогом» убедить «наркома обороны Ворошилова… просить Сталина собрать высшую конференцию по военным проблемам, касающуюся Украины, Московского военного округа и некоторых других регионов, командующие которых были посвящены в планы заговора. Тухачевский и другие заговорщики должны были явиться со своими доверенными помощниками. В определенный час или по сигналу два отборных полка Красной Армии перекрывают главные улицы, ведущие к Кремлю, чтобы заблокировать продвижение войск НКВД. В тот же самый момент заговорщики объявят Сталину, что он арестован. Тухачевский был убежден, что переворот мог быть проведен в Кремле без беспорядков». Кацнельсон был уверен в успехе: «Тухачевский — уважаемый руководитель армии. В его руках Московский гарнизон. Он и его генералы имеют пропуска в Кремль. Тухачевский регулярно докладывает Сталину, он вне подозрений. Он устроит конференцию, поднимет по тревоге два полка — и баста».
Тухачевский считал, что после захвата власти Сталина надо было немедленно застрелить. Однако сам Кацнельсон, а также ряд других участников заговора, в частности первый секретарь ЦК КП(б) Украины С. Косиор и нарком внутренних дел Украины Балицкий, считали, что «Сталина надо было представить на суд пленуму ЦК».
Очевидно, что сведения о заговоре заставили Сталина и его соратников в Политбюро вновь прибегнуть к методу устрашения и опять главным образом за счет бывших оппозиционеров.
В конце января 1937 года в Москве начался процесс по делу так называемого параллельного антисоветского троцкистского центра. На скамье подсудимых были: Г. Л. Пятаков, К. Б. Радек, Г. Я. Сокольников, Л. П. Серебряков, Я. А. Лившиц, Н. И. Муралов, Я. Н. Дробнис, М. С. Богуславский, И. А. Князев, Б. О. Норкин, А. А. Шестов, М. С. Строилов, И. Д. Турок, И. И. Грише, Г. Е. Пушин, В. В. Арнольд. Их адвокатами были И. Д. Брауде, Н. В. Коммодов, С. К. Казначеев. Государственным обвинителем вновь был прокурор СССР А. Я. Вышинский.
Помимо подсудимых, среди них незримо присутствовал Троцкий. Об этом говорил в своем последнем слове Радек: «Главным подсудимым на этом процессе должен был стать
Как и участников процесса над Зиновьевым, Каменевым и другими, подсудимых по делу «параллельного центра» обвиняли в подготовке террористических актов против Сталина и других членов Политбюро. На сей раз Молотов был включен в число потенциальных жертв. Кроме того, участники процесса обвинялись в организации диверсий против рядовых советских людей: взрывы предприятий, аварии на железных дорогах, массовые отравления и т. д. В дни процесса в «Правде» было опубликовано стихотворение А. А. Суркова, в котором говорилось:
Вот все они: лакеи генералов, Шпики по крови и друзья шпиков — Серебряков, Сокольников, Муралов, Двуличный Радек, подлый Пятаков. Смерть подлецам, втоптавшим в грязь доверье Овеянной победами страны!Объективные свидетели, присутствовавшие на процессе Пятакова и других, решительно отрицали утверждения западной печати о том, что самообвинения подсудимых были следствием физического воздействия на них. Наиболее развернутое опровержение этих заявлений представил Лион Фейхтвангер. Он писал: «Было выдвинуто наиболее примитивное предположение, что обвиняемые под пытками и под угрозой новых, еще худших пыток были вынуждены к признанию. Однако эта выдумка была опровергнута несомненно свежим видом обвиняемых и их общим физическим и умственным состоянием. Таким образом, скептики были вынуждены для объяснения „невероятного“ признания прибегнуть к другим источникам. Обвиняемым, заявляли они, давали всякого рода яды, их гипнотизировали и подвергали действию наркотических средств. Однако еще никому на свете не удавалось держать другое существо под столь сильным и длительным влиянием, и тот ученый, которому бы это удалось, едва бы довольствовался бы положением таинственного подручного полицейских органов; он, несомненно, в целях увеличения своего удельного веса ученого, предал бы гласности найденные им методы. Тем не менее противники процесса предпочитают хвататься за самые абсурдные гипотезы бульварного характера, вместо того чтобы поверить в самое простое, а именно, что обвиняемые были изобличены и их признания соответствуют истине».
Фейхтвангер писал: «Советские люди только пожимают плечами и смеются, когда им рассказывают об этих гипотезах. Зачем нужно было нам, если мы хотели подтасовать факты, говорят они, прибегать к столь трудному и опасному способу, как вымогание ложного признания? Разве не было бы проще подделать документы? Не думаете ли Вы, что нам было бы гораздо легче, вместо того чтобы заставить Троцкого устами Пятакова и Радека вести изменнические речи, представить миру его изменнические письма, документы, которые гораздо непосредственнее доказывают его связь с фашистами? Вы видели и слышали обвиняемых: создалось ли у Вас впечатление, что их признания вынуждены?»
Фейхтвангер подробно описал ход процесса, представил яркие характеристики отдельных подсудимых, изложил их выступления в суде, чтобы доказать абсурдность сомнений в фабрикации процесса. Однако, как и в случае с процессом по делу Зиновьева, Каменева и других, здесь имела место «амальгама» из реальных фактов и фальсификации. В ходе процесса был опять разоблачен промах следователей, видимо плохо ориентировавшихся в Скандинавских странах. На сей раз на процессе было объявлено, что Пятаков встречался с Троцким в Норвегии, вылетев с берлинского аэродрома Темпельгоф и прибыв в аэропорт «Кьеллер» города Осло в декабре 1935 года. Однако уже 29 января 1937 года газета Социал-демократической партии Норвегии «Арбайдербладет» сообщила, что с декабря 1935 года по май 1936 года аэропорт «Кьеллер» города Осло не работал и самолеты не садились на его летное поле.