Разгерметизация
Шрифт:
Родовые (клановые) глобальные великобританские эгрегоры императрицы, враждебные самодержавию России, в условиях психологического “матриархата” в семье Николая II сыграли далеко не последнюю роль в изменении политики России и её судьбы после смерти последнего русского самодержца — Александра III. То обстоятельство, что императрица Александра Федоровна не смогла психологически разобщиться с глобальным великобританским имперским эгрегором, вследствие чего была ему бессознательно подчинена, сыграло печальную психологическую роль в судьбах не только России. Но особенности биографии Александры Федоровны — только одно из многих обстоятельств, приведших к Россию к русско-японской и первой мировой войнам и вызванным ими революциям. Психологически бессознательно императрица возглавляла в России не «немецкую
Как известно, Александр III был против брака цесаревича Николая и принцессы Алисы Гессенской, возможно предощущая дальнейший крах его дела в руках сына и воспитанной в Великобритании невестки, и дал на него согласие только спустя пять лет после первой просьбы цесаревича Николая весной 1894 г. примерно за полгода до своей кончины. Но вне зависимости от того как Александр III мотивировал свое неодобрение выбора невесты сыном, однако он оказался прав: именно вследствие изменения политического курса Александра III его наследником Николаем II Россия оказалась втянутой в русско-японскую войну и первую мировую войну ХХ века вопреки её собственным интересам.
Поводом к силовому подавлению Сербии послужило убийство 15/28 июня 1914 г. масонствующими сербскими национал-экстремистами наследника престола Австро-Венгрии в сербском городе Сараево [86], находившемся в те годы в составе Австро-Венгрии. За этим убийством, хотя убийца был подданный Австро-Венгрии, последовала серия ультиматумов Сербскому правительству, которые один за другим были приняты сербской стороной после её консультаций с Россией. Это было воспринято в Берлине и Вене, как выражение военной неготовности России и подтверждение правильности своей оценки её возможностей на конкретный момент времени. И соответственно Сербии был предъявлен последний ультиматум, в случае принятия которого Сербское государство практически переставало существовать, превратившись в город-государство под протекторатом Австро-Венгрии, а в случае отказа выполнить его требования — Австро-Венгрия угрожала перейти к военным действиям.
1.7. Самодержавие и “европейская” система [87]
Историки, повествуя о том, как разразилась первая мировая война ХХ века, обычно выпячивают именно события после убийства эрцгерцога Фердинанда — наследника престола Австро-Венгрии, обходя молчанием все прочие. В изображении ими того, что было, получается, будто впавшая в [88] Австро-Венгрия посягнула на независимость Сербии; Россия выступила на защиту безвинной жертвы австрийских угроз; Германия пошла на поводу у Австро-Венгрии; ну и завертелось…
В действительности же война вспыхнула в , в которой так выразилось внутренней и внешней политики и беззаботной безответственности её локальных центров управления (столиц) по отношению к общеевропейской системе в целом. Но это был не разгул политической “стихии”, а управляемый и взрыв эмоций и амбиций политиков.
При рассмотрении процессов с уровня целостности европейской системы государств, многие события обретают совершенно иное значение по отношению к региональному местническому уровню их рассмотрения. И остается вспомнить Ф.И.Тютчева: Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется… — но уже по отношению к словам (и поступкам), имевшим место в те годы в большой общеевропейской политике.
1 июня 1914 г. (С.Д.Сазонов дает даты по григорианскому календарю) состоялся однодневный визит Николая II в Румынию. Императорская яхта “Штандарт” пришла в Констанцу, где протекали беседы Николая II и С.Д.Сазонова с румынским руководством. Королем Румынии был в то время родственник германского кайзера Карл Гогенцоллерн. Между ним и С.Д.Сазоновым состоялся обмен мнениями по вопросам общеевропейской политики. С.Д.Сазонов пишет:
«На вопрос короля о возможности европейской войны, я сказал ему, что думаю, что опасность войны наступит для Европы только в том случае, если Австро-Венгрия нападет на Сербию. Я прибавил, что во время первой балканской войны [89] я откровенно высказался в этом смысле Австро-Венгерскому послу в Петрограде, графу Турну, а вслед за тем и германскому, графу Пурталесу, прося их довести о том до сведения своих правительств. Король ничего на это не возразил и сидел задумавшись. Затем он проговорил: “Надо надеяться, что она этого не сделает.” Я искренно присоединился к этой надежде.» — ист. 95, с. 133.
Если смотреть на эти слова С.Д.Сазонова с точки зрения хозяев британской “акулы” — тех, кому была необходима битва германского “носорога” и русского “слона”: то они — официальное заявление министра иностранных дел России о готовности принять вместе с войной и революцию; они официальное заявление царского правительства о своем отказе от политического курса П.А.Столыпина —
Король Карл, как и С.Д.Сазонов, также не хотел войны. Спустя несколько дней, чтобы предостеречь Вену от глупостей, король Карл, передал дословно мнение С.Д.Сазонова, принимая в Бухаресте Австро-Венгерского посланники графа Чернина, а тот немедленно известил об этом эпизоде свое правительство.
С.Д.Сазонов, не покинул Румынию 1 июня вместе с Николаем II на борту императорской яхты, а задержался в Румынии для переговоров с её премьер-министром Братьяно. Они поехали в Синаю — летнюю резиденцию румынской королевской семьи в Карпатах — неподалеку от границы с Австро-Венгрией.
В те годы часть Трансильвании, с преимущественно румынским населением, входила в состав Австро-Венгрии. О поездке в Синаю С.Д.Сазонов сообщает:
«… Братьяно, желая дать мне более точное понятие о красотах карпатского пейзажа с его великолепными лесами, довез меня до какой-то местности, название которой я забыл, лежащей на самой границе. После минутной остановки наш автомобиль, к немому удивлению гонведной стражи, быстро переехал пограничную черту и мы углубились на несколько верст в венгерскую территорию. Когда мы ступили на почву Трансильвании, у нас обоих, вероятно, промелькнула одна и та же мысль, а именно, что мы находимся на румынской земле, ожидающей освобождения от мадьярского владычества и воссоединения с зарубежным братским народом. Но мы не обменялись этими мыслями, потому что пора откровенных бесед для нас еще не наступила.
На другой день после нашей поездки будапештские газеты поместили заметку, в которой выражали свое неудовольствие по поводу прогулки Братьяно, вместе со мной по венгерской территории. В Вене, как я узнал впоследствии, наше совместное появление в Трансильвании тоже подверглась осуждению.» — ист. 95, с. 137.
— А какой бы реакции хотел С.Д.Сазонов? Ведь по существу эта выходка министров в заграничный лес — явная политическая провокация. И почему после неё, когда внезапно раздались сараевские выстрелы, в открытость внешней политики России, искренность её заявлений и её миролюбие должны были верить в центрально-европейских державах? Обращаться к Николаю II с официальным запросом о том, дурак у него министр иностранных дел или наивный как младенец, представляется стеснительным, если смотреть на события из правительственных кабинетов Вены или Берлина.
Известие об этой выходке министров в лес “погулять” на территорию потенциального противника, дополнило в Вене уже известное из сообщения посла о содержании беседы румынского короля с С.Д.Сазоновым. Упомянутый уже граф Чернин в своих воспоминаниях, цитируемых С.Д.Сазоновым, сделал вывод, что к моменту беседы с румынским королем С.Д.Сазонов уже знал «о каких-то сербских замыслах против Австро-Венгрии» (ист. 95, с. 134).
Все эти события происходили менее чем за месяц до убийства в Сараево наследника престола Австро-Венгрии и не были тайной для руководителей политически активной массовки (“общественности”) во всех странах Европы; в том числе и для тех, кто планировал общеевропейскую войну, которой не хотел С.Д.Сазонов и другие.