Разгневанные мертвецы
Шрифт:
– -Слушайте,--сказал я.--Я совершенно серьезно предлагаю на время позабыть о званиях и уставах. Я хочу командовать кораблем, на борту которого все хорошо, и я должен знать, в чем дело. Мы будем жить, все пятеро, в условиях такой тесноты, которую мне даже вспоминать не хочется; мы будем управлять крошечным кораблем, чья единственная задача заключатся в том, чтобы пробиться на огромной скорости сквозь огневой заслон и защитные устройства большого вражеского корабля и сделать по нему единственный сокрушительный выстрел из единственного большого "ирвингла". Нам придется ладить между собой, хотим мы этого или нет. Если же у нас этого не получится, если между нами встанет невысказанная
– -Командир,--внезапно произнес Вейнстайн, с громким стуком опустив на пол передние ножки стула,--мне хочется задать вам один вопрос.
– -Конечно,--отозвался я, облегченно выдохнув.--Спрашивай о чем угодно.
– -Командир, когда вы думаете о нас или упоминаете нас в разговоре, то какое слово используете?
Я взглянул на него и тряхнул головой:
– -Что?
– -Когда вы говорите или думаете о нас, командир, вы называете нас "зомби"? Или "нулями"? Вот что я хочу знать, командир.
Он произнес это столь вежливо и ровно, что до меня далеко не сразу дошла полная значимость его вопроса.
– -Лично я считаю,--заметил Роджер Грей чуть менее вежливо и ровно,--что наш командир из тех, кто называет нас "тушенкой". Верно, командир?
Юсуф Ламед скрестил на груди руки и словно задумался над это проблемой.
– -Думаю, ты прав, Родж,--произнес он наконец.--Он как раз из таких типов. Определенно из таких.
– -Нет,--возразил Ванг Хси.--Такими словами он не пользуется. "Зомби"--да, "тушенка"--нет. По тому, как он разговаривает, мне ясно, что он не сможет разгневаться настолько, чтобы приказать нам убираться обратно в банку. И вряд ли он очень часто называет нас "нулями". Он из тех парней, которые, теребя за пуговицу командира другой "рогатки", говорят: "Слушай, какой потрясающий экипаж зомби мне достался!" Я его таким вижу. Зомби.
И они вновь смолкли, глядя на меня. Только теперь в их глазах не было насмешки. Я прочел в них ненависть.
Я вернулся к столу и вновь уселся. В комнате было очень тихо. С плаца пятнадцатью этажами ниже доносились команды. Где они ухитрились набраться этой ерунды о зомби, нулях и тушенке? Никому из них не исполнилось и шести месяцев, никто ни разу не покидал территории Свалки. Их психологическая подготовка, пусть даже механическая и интенсивная, считалась абсолютно надежной и производила в результате гибкий, устойчивый и чисто человеческий разум со вложенными знаниями на уровне квалифицированного профессионала, а последние достижения психиатрии практически гарантировали отсутствие каких-либо отклонений. Во время обучения набраться такого они совершенно точно не могли. Тогда где же?..
И тут я четко его расслышал. Слово. То слово, которое произносили на плацу вместо слова "раз". То странное новое слово, которое я не сумел разобрать прежде. Тот, кто отдавал на плацу команды, говорил не: "Раз, два, три, четыре".
Он говорил: "Ноль, два, три, четыре. Ноль, два, три, четыре."
Разве это не совсем как в ВСЗ? И не только в них, а в любой армии где и когда угодно? Лучшие умы и огромные деньги вкладываются в создание чрезвычайно необходимого продукта, точно соответствующего заданию, а затем, уже на низшем уровне армейского использования, с этим продуктом делается нечто такое, что может полностью его обесценить. Я был уверен, что чиновники, которых так заботило отношение блондинки в приемной к ее служебным обязанностям, не имели никакого отношения к ветеранам ВСЗ, гоняющим взводы заменителей солдат по плацу. Я представил себе эти узкие и злобные умы,
Но так ли это? Можно взглянуть на это иначе, даже не принимая во внимание тот факт, что для такой работы армия могла выделить лишь слишком старых физически и слишком закостеневших умственно солдат, непригодных для любых других обязанностей. Дело заключалось в чистом прагматизме армейского мышления. Боевые периметры--места ужасов и мук, а передовые зоны, где действуют "рогатки", еще хуже. Если люди или материалы там не выдержат, это может обойтись очень дорого. Так пусть эти срывы произойдут как можно ближе к тылу.
Быть может, в этом есть смысл. Быть может, есть логика в том, чтобы изготовлять живых людей из плоти мертвецов (а человечество уже достигло черты, за которой ему нужно получать подкрепление хоть откуда-нибудь!) с огромными затратами и при помощи технологии, обычно ассоциирующейся с ватой и самыми тонкими инструментами часовщиков, а затем делать резкий разворот и швырять их в самое грубое и уродливое из возможных окружений, которое обращает их тщательно привитую лояльность в ненависть, а тонко сбалансированную психологическую настройку в невротическую чувствительность.
Не знаю, умно это по своей сути или тупо, и даже рассматривалась ли проблема как таковая армейским начальством из числа тех, кто принимает решения. Я видел лишь собственную проблему, и мне она казалась огромной. Я вспомнил, как совсем недавно относился к этим людям, и мне стало до тошноты стыдно. Но воспоминание подсказало мне идею.
– -Скажите-ка мне вот что,--предложил я.--Как вы назвали бы меня?
Они удивились.
– -Вы хотите знать, как я называю вас,--пояснил я.--Но скажите сперва, как вы называете таких людей, как я, тех, кто был... рожден. У вас наверняка есть собственные эпитеты.
Ламед ухмыльнулся так, что его зубы блеснули полумесяцем на фоне смуглой кожи.
– -"Реалы",--ответил он.--Иногда мы называем людей "реалами".
Потом заговорили остальные. Нашлись и другие клички, много других кличек. И они захотели, чтобы я услышал их все. Они перебивали друг друга; они выплевывали слова так, словно каждое было ракетой или снарядом, и они выстреливали их в меня, с ненавистью глядя мне в лицо и оценивая удачность попаданий. Некоторые из прозвищ оказались забавными, некоторые весьма злобными. Мне особенно понравились "живородки" и "утробники".
– -Ладно,--сказал я через некоторое время.--Полегчало?
Они все еще тяжело дышали, но им стало легче. Я это видел, а они это понимали. Атмосфера в классе слегка разрядилась.
– -Во-первых,--сказал я,--я хочу напомнить, что вы все взрослые парни и все такое прочее, и можете сами о себе позаботиться. Отныне и навсегда, если мы вместе зайдем в бар или лагерь отдыха, и кто-то примерно вашего ранга произнесет слово, которое вам послышится как "зомби", вы имеете полное право подойти к нему и начать разбирать на части--если сможете. Если же этот некто, что вероятнее всего, окажется примерно моего ранга, то разбирать его на части стану я, потому что я весьма чувствительный командир и не люблю, когда моих людей оскорбляют. И всякий раз, когда вы решите, что я обращаюсь с вами не как со стопроцентными людьми, полноценными гражданами нашей солнечной системы, и так далее, я разрешаю подойти ко мне и сказать: "Послушай, ты, грязный утробник, сэр..."