Разгон
Шрифт:
– Что это у вас вышло?
– спросил он тогда насмешливо.
– Церковь для кибернетиков?
В то время кто-то из молодых пришел с предложением выпускать электронные игрушки.
– А помещение?
– поинтересовался Карналь.
– Нам не дадут ассигнований на новый цех не по основному профилю.
– А "церковь"?
– сказал молодой. Оказалось, все уже знали о брошенном Карналем слове и окрестили им последыш архитектурной мысли.
Цех создали, нашли специалистов, вернее, сами научили, и теперь это было настоящим спасением для объединения. Сюда спроваживали многочисленные экскурсии, которые пробивались к Карналю буквально каждый день и непременно требовали: показывай электронную машину. Деловым людям показывали, а таким, что с одинаковой слепой алчностью жаждут увидеть Эрмитаж, Суздаль и завод вычислительных машин, деликатно объясняли, что, к сожалению, готовой продукции именно сейчас нет, зато есть нечто интересное. И вели в цех электронной
Спасал цех электронной игрушки также от комиссий, которые были просто карой египетской, приезжали отовсюду, иногда в день собиралось по три-четыре комиссии, и все полномочные, солидные, ответственные, привередливые, придирчиво-недоверчивые, о которых можно было бы сказать словами поэта: "Уж все нашли, а я ищу". Карналь много энергии тратил, чтобы доказать, что комиссии только мешают работать, но чем больше он убеждал в одной инстанции, тем больше комиссий наплывало из других инстанций, иногда таких неожиданных, что о их существовании никогда бы и не подумал.
Случайно Карналь нашел способ быстро выпроваживать непрошеных гостей. Однажды он сам сопровождал по территории весьма ответственных товарищей, и, когда добрались до закутков цеха электронной игрушки, один из них строго спросил:
– А это что такое? Вы чем здесь занимаетесь? Детсад развели?
Неожиданно выступил вперед начальник цеха Жбанюк, приземистый, чуть кривоносый и вообще какой-то немного перекривленный человек, и вместо ответа на строгий вопрос запустил в членов комиссии какой-то длиннющей, нескладной, скучнейшей историей о том, как где-то, в каком-то селе, было много детей, а детсадов не было, женщинам надо было копать картошку, и председатель колхоза совсем о детях не думал.
– Так что, вы думаете, сделали женщины?
– спросил Жбанюк теперь уже у членов комиссии (а не они его).
Члены комиссии сначала растерялись от столь неожиданного поворота дела, потом весьма довольно захохотали, считая такое обращение с ними весьма оригинальным и остроумным, а Жбанюк уже излагал им новую историю, еще длиннее и примитивнее, а потом еще и еще, гнался за членами комиссии уже и тогда, когда они, одуревшие от его болтовни, пытались убежать, поймал руководителя за руку и не отпустил, пока тот не стал вырываться, ссылаясь на то, что они должны немедленно уехать, ибо им еще, мол, предстоит туда-то и туда-то.
Карналь, никому не рассказывая о своем открытии, спровадил к Жбанюку еще одну комиссию - результат был такой же. Он собрал руководителей объединения и пришел с ними в цех электронной игрушки - Жбанюк заговорил их до отчаяния. Ассоциативность мышления у этого человека развита была просто ужасающе. Он цеплялся к каждому вашему слову и мгновенно рождал историю по этому поводу или даже без повода. Молчать начальству у Жбанюка было еще опаснее, потому что тогда из него потоком лились истории о молчунах, вообще о словах и речи, о чем угодно, как будто он обязался покарать тебя за попытку лишить его пищи для разговоров. К тому же все рассказы Жбанюк проводил в таком удивительно замедленном темпе, что после каждого его слова можно было заснуть, немного поспать, а потом проснуться как раз, чтобы услышать следующее слово. Жбанюк подсознательно, видать, сделал для себя открытие, что в результате научных занятий и высокого положения речь у многих замедляется, и теперь бил гостей их же оружием, а известно: ничто так не докучает умному человеку, как общение с собственным, почти зеркальным отражением.
Осторожно поинтересовавшись, как ведет себя Жбанюк с подчиненными, Карналь с удивлением обнаружил, что начальник цеха проявляет неудержимую многоречивость лишь с начальством, возможно в глубине души считая, что этим оказывает особенное внимание. А в остальном был прекрасный человек, умный руководитель, технические идеи из него так и сыпались, в изобретательстве игрушек не знал соперников. Может, пристрастие Жбанюка к историям объяснялось его происхождением - родился он где-то в лесах, где радуются каждому новому человеку, прежде всего, как случаю поговорить и рассказать то, о чем знают все живущие с тобой рядом. Вырвавшись из лесов, Жбанюк уже не мог пренебречь ни единой возможностью выговориться и буквально терроризировал всех, кто совался в его цех с функциями, превышающими его собственные.
После кучмиенковских мудрствований Карналю приятно было услышать живое слово, поэтому он и свернул к Жбанюку. Тот встретил директора сдержанно, выразил соболезнование от себя и от коллектива цеха и - удивительное дело! не рассказал ни единой истории.
– Что у вас новенького?
– полюбопытствовал Карналь, хотя знал, что Жбанюк уже несколько месяцев монтирует мотоциклетный аттракцион для парков: два мотоциклиста по запутанным металлическим желобам, все время неожиданно перекрещивающимся, мчатся навстречу друг другу, всякий раз им кажется, что они столкнутся, но электронное управление мотоциклами точно и своевременно устраняет опасность, гонка продолжается, чтобы через мгновение опасность вновь своевременно и безошибочно была устранена.
– Аварии исключены?
– спросил Карналь, мысленно хваля изобретательность Жбанюка, придавшего сооружению аттракциона причудливую конфигурацию своего цеха.
– Тысяча процентов гарантии!
– заверил Жбанюк.
– Это у нас одному человеку лотерейный билет навязывали. А он говорит: "А если не выиграет?" Бухгалтер колхоза ему: "Тысяча процентов гарантии, что может выиграть, а может и не выиграть. Тебе разве тридцать копеек жалко?" Ну, дядьку, ясное дело, жаль и тридцать копеек, они ведь на дороге не валяются. Приходит таблица, проверяют - выиграл дядько "Москвича". Бухгалтер смеется: "Говорил тебе: тысяча процентов!" А дядько говорит: "Ты мне ту тысячу теперь дай. Вот возьму машину - а если она разобьется? Или поломается? Или поржавеет?" Ну, думал-думал и, думаете, взял машину? Деньги взял. А мог бы взять "Москвича" и продать хорошо. Такое бывает с тысячью процентов. А то еще было, как вот в нашем аттракционе. Ехали два дядька и возами сцепились на узкой дороге. А на возу у каждого - жена. Один говорит: "Это ты зацепился!", а другой ему: "Нет, ты". Тогда первый увидел жену другого, показывает на нее пальцем и говорит: "Это из-за той стервы и сцепились!" А другой ему: "То моя жинка, а у тебя на возу - так это и вправду стерва!.."
– Спасибо за историю, - сказал Карналь, не дослушав, потому что конца тут не жди.
– Да не за что, Петр Андреевич, заходите, я еще...
– Спасибо. Непременно буду заходить.
Обедать поехал домой, и тетя Галя уговорила его немного отдохнуть - не спал уже бог знает сколько. Карналь позвонил Алексею Кирилловичу, сказал, что сегодня останется дома, лег в кабинете на кожаный диван (когда-то шутя говорил Айгюль: "Мечтаю умереть на кожаном диване"), закрыл глаза. Впечатление было такое, будто и впрямь сможет уснуть, но уже через полчаса убедился: ничего не выйдет. Подремал - и все. На ощупь потянулся рукой к столу. Взял то, что лежало с краю. Материалы для статьи о науке управления. Книжка Гвишиани, несколько оттисков зарубежных журналов, выписки из исторических источников, начиная от античного автора Оносандра и византийца Маврикия. Наука управления в шестом столетии! Ну, не диво ли? "Это мы написали, как сумели, почерпнув из своего опыта и из произведений древних авторов"... Какая непостижимая сила - опыт! Советы, высказанные две тысячи лет назад, актуальны еще и сегодня. Руководителя хотели видеть благочестивым и справедливым, опытным в своем деле, умным и решительным. Ко всему чтобы относился спокойно и невозмутимо, был простым и сдержанным в поведении, не заботился слишком о своем теле и своих потребностях, остерегался жадности и корыстолюбия, ибо корыстолюбивого не любят свои и презирают враги. Руководитель должен оберегать права подчиненных, спать мало и в ночное время думать о том, что надлежит сделать в будущем. Обдумывать все следует не спеша, но, решившись, действовать быстро, так как благоприятный случай выпадает редко и его надобно ловить. Не возноситься при удаче и не падать духом от неудач - приметы твердого и непреклонного ума: а предвидение - одно из наиценнейших качеств. Люди больше ценят счастливого, чем храброго, ибо первому дается все без труда, а второму с большими потерями. О том, что надо делать, советуйся со многими, о своих истинных намерениях сообщая лишь немногим доверенным, а наилучший план следует выбрать самому и самому его выполнять. Нужно уметь точно определить, кому что можно поручить. Хитрых надо избегать больше, чем злых, ибо если злые что-нибудь захотят сделать, то не сумеют этого скрыть, замыслы же хитрых очень трудно отгадать. Нужно уметь обманывать врага, никогда не доверять перебежчикам, скрывать поражения и раздувать успехи. Дисциплина и наказания вызывают доверие к начальнику и надежду на возможные награждения. За непомерную строгость ненавидят, снисходительность вызывает презрение. Когда главнокомандующий ведет войско в бой, он должен казаться веселым, ибо простые воины судят о последствиях грядущих битв по настроению вождя.
Карналь довольно похмыкал. Кодекс, наверное, не о нем и не для него. Приходится нарушать чуть ли не все пункты и - часто по своей вине. Как это у Пушкина: "И управлять кормилом мнений нужды большой не находил..." Пока съезд партии не записал в своих решениях об улучшении системы управления с широким применением машинной техники, Карналь с коллегами считались чуть ли не надоедливыми чудаками, которые, мол, только мешают людям работать и выполнять планы, а планы, известно же, всегда напряжены. Директора, перешагнувшие за шестьдесят, считали шалостями все модные штуковины с управлением: воспитанные на прямолинейном уважении к начальству, они привыкли, чтобы их так же уважали подчиненные - вот и вся организация, все управление. Автократия на работе, а демократия - для собраний.