Разгон
Шрифт:
Долго звонил Карналю, но Дина Лаврентьевна сказала, что академик не появлялся после субботы.
– Явился, явился, - сказал Кучмиенко.
– Вы там только ни черта не знаете!
И пошел к Алексею Кирилловичу. Тот, как всегда, колдовал над бумагами. Писем Карналю шли тучи.
Кучмиенко плотно прикрыл за собой дверь, остановился, широкий, тучный, в своем костюме в клеточку, как бы зарешетил выход.
– Это ты подсунул мой автореферат Карналю?
Алексей Кириллович спокойно посмотрел на него исподлобья.
– Вы забыли поздороваться.
– Кой черт тут здороваться? Подсунул, спрашиваю, ты?
– Не понимаю этой терминологии.
– Поймешь, голубчик, ты у меня все поймешь. Говори, ты подложил?
– Я не обязан отвечать на такие вопросы... И этот ваш тон. Но могу сказать. Да, я дал Петру Андреевичу автореферат, который был прислан на его имя. Мой долг...
– Долг? Перед кем?
– Гражданский.
– Ишь ты - гражданин! Вы граждане, а я кто?
– Не понимаю вас.
– Для Карналя наука да для Глушкова - так? А нас - под откос?.. Ну-ну, Кучмиенко так не столкнешь! Пойдем дальше! Найдем инстанции повыше! Еще выше Пронченко!
Алексей Кириллович поднялся, вышел из-за стола.
– Если вы действительно считаете себя ученым, то для вас наивысшая инстанция - истина.
– Ты меня будешь учить? Забыл, кто тебя сюда взял? И не для того я брал тебя, чтобы подсовывать академику журналисточек, не для того!
Алексей Кириллович побледнел, губы дернулись, он шагнул к Кучмиенко и тихо, медленно произнес:
– Я вас прошу... прошу вас выйти отсюда! Немедленно!
– А то что?
– Кучмиенко разглядел его с презрительным удивлением.
– Иначе... Иначе я вас ударю!
Это уж и вовсе развеселило Кучмиенко.
– Ага, ударишь? Куда же? В лицо, в живот или ниже пояса?
– Выбирать не стану.
И он снова шагнул к Кучмиенко. Тот, что-то бормоча, попятился из кабинета.
Событие столь незначительное, что о нем никто никогда не узнает, но конечно же ничье предчувствие не подскажет его одновременность с иным событием, намного более важным.
Мастроянни привез Карналя к "Охотнику" когда уже совсем стемнело. На этом берегу света не было, на осень и зиму фонари, видимо, отключались, а может, просто кто-то забыл сегодня их зажечь. По водительской привычке Мастроянни нашел площадку для стоянки машин, сверкнул фарами, увидел там одинокие "Жигули", насилу удержался, чтобы не присвистнуть. Вот тебе и академик! Уж кто-кто, а Мастроянни знал эти "Жигули", как собственный карман и до получки, и после нее.
Он еще надеялся, что это случайность. Спросил не без замаскированного лукавства:
– Я подожду вас, Петр Андреевич?
– Спасибо. Назад я уже своим ходом.
– Своим, своим, - пробормотал Мастроянни, зачем-то выходя из машины. Подошел к "Жигулям", которые словно бы даже съежились под ярким светом фар "Волги", пнул ногой по переднему колесу.
– Хоть бы на балансировочку поехала! Резину вон жует!
Сел в свою машину, рванул разозленно с места. Карналь проводил его взглядом. Кажется, он всех сегодня раздражает. Не бессмысленна ли его затея?
Он огляделся. Анастасии нигде не было. Пошел по вымощенной белыми плитами дорожке, миновал темную купу деревьев, дорожка стлалась вдоль берега, терялась в темноте.
Анастасия стояла сбоку, словно не решалась ступить на дорожку.
Карналь очутился выше нее, она повернулась к нему, была вся в темном, какая-то сдержанно-строгая, почти чужая и холодная, только нежно светился узкий клинышек ее лица.