Разгон
Шрифт:
– А-а, - встал навстречу Карналю, - девчата все-таки пришли к старику? Ну, здоров, здоров, академик! Все вы стали академиками без Деда - и ты, и Глушков, и Ляшко. А от математики все равно не убежите никуда. Да это, пожалуй, только вы и ускользнули, а так все - Дедовы ученики. Сколько тысяч докторов и кандидатов разлетелось по всему Союзу...
– Как пчелы?
– попытался угадать Карналь.
– Не угадал. Как что?
– Как ласточки?
– Ну, недогадливые девчата! Как что?
– Как орлы?
– Вот! Орлы! А ты -
– Как придется.
– А я с аспирантами. Отучиваю от поросячьего мышления. Ох и девчата! Ты ведь по делу?
– Без дела не отважился бы.
– А просто навестить Деда не можете? Заакадемились! Какое же дело?
– Диссертация Кучмиенко у вас?
– Есть.
– Как она?
– Обречена на защиту.
– Дед, вы серьезно?
– Сами же породили эту математизацию.
– Но без глобального подхода. Ну что это за математизация мира?
– Разве я знаю? Я старый дед. Может, это по Стеклову, который говорил, что истины должны быть математически сформулированы в мире.
– Истины же, а не мир. И потом: сформулированы. А у Кучмиенко хоть одна истина сформулирована им самим?
– Да что вы, девчата? Еще вам Дед станет читать все ваши диссертации! Тот написал, рецензенты похвалили, оппоненты готовы поддержать, ученый совет проголосует, а я подпишу.
– Что подпишете, Дед? Формулу теплой земли под ногами? Человеческой боли? Печали или несчастья? Формулу зла? Может такое быть?
– Да разве я знаю? Все рецензии справные. Большинство твой Кучмиенко себе обеспечил. Теперь обречен на защиту, хоть ты его режь.
– У древних существовало правило, что даже решение, принятое большинством голосов, обязательно лишь тогда, когда нет возражений со стороны богов или героев.
– Так ты возражаешь?
– Принес официальный отзыв.
– Ага. Ну, так. Кем же тебя? Героем или богом? Ну, пусть ты герой. А бог?
– Бог - Глушков.
– Так Глушков же тебе не напишет. Он Деда забыл до нитки.
– Напишет и он. Не может мириться с профанацией науки. Поеду к нему!
– Уже и ехать! Так, может, его в Киеве нет?
– Найду!
– А он тебя ищет. Написал такое, как и ты, сам принес и допытывался, где ты и знаешь ли. А ты молчишь, так я сказал...
– Что вы сказали, Дед?
– Да ничего и не сказал. Защита уже назначена. В газетах было. День и место. Оппонент.
– Кто оппонент?
– Да хороший человек, только робкий. То Кучмиенко твоего испугался, а теперь узнает, что бог и герой против, так испугается вас. Ну, он знает, как уклониться. Скажет: болен. А я?
– Отмените защиту.
– А как?
– Диссертация не представляет собой никакой научной ценности. Не имеет ничего общего с наукой.
Дед попытался еще схитрить:
– Так, может, ты позвонишь оппоненту? Хороший же человек.
– Вы и позвоните, Дед. И то сейчас, пока я здесь.
– Да ты что! Глушков - и тот не домогался.
– А я домогаюсь! Подать вам телефон?
– Какой ты добрый! Не видишь: сам дотянусь. Руки длиннее, чем у вас, девчата...
Дед, кашляя, отчаянно пыхтя трубкой, говорил по телефону долго и хитро, но сказал все, что нужно было сказать, положил трубку, развел руками. Сделал, что мог. Карналь поднялся.
– Спасибо, Дед.
– Уже и убегаешь?
– Еще есть дела. Надо на работу. Сегодня не был.
Дед придержал его у двери кабинета, хитро прищурился:
– А можешь сказать, девчата, что хуже всего в науке?
– Хуже всего? Что же?
– То, что ее нельзя делать без ученых. Многие пробуют, а оно не выходит!
Дед не то закашлялся, не то засмеялся хитро, маскируясь дымом и кашлем, и ласково вытолкал Карналя за плечи.
– Лети, кибернетик. Кто дрожит, перепуганный делами своими?
От Деда Карналь не поехал на работу, а позвонил в институт Людмиле. Она ушла домой. Тогда он попросил Мастроянни отвезти его на Русановку. Все должен был сделать еще сегодня, без откладываний и колебаний. Полтора дня лесного одиночества и молчания показались ему целой вечностью. Страшно было подумать, сколько накопилось неотложных разговоров, от которых зависела вся его жизнь! Невольно вспомнился один из шутливых афоризмов академика Карналя, придуманный остряками сороковой субботы: "Все, что должно быть выполнено, выполнить! Все, что должно быть перевыполнено, перевыполнить! Все, что должно формализоваться, формализовать! Все, что должно реализоваться, реализовать! Все, что должно защититься, защитить!" А как защититься от жизни? От ее требований и нужд! И можно ли, да и нужно ли?
Людмилы еще дома не было. Карналь ходил возле подъезда, с ним здоровались какие-то незнакомые люди, наверное, знали, что он отец Людмилы, а кто у нее отец, это тоже было известно. Неудобно было долго задерживать водителя, он пошел к Мастроянни, попросил прощения, что не отпускает его, тот успокоил Карналя:
– Сколько вам надо, Петр Андреевич... Я ведь говорил вам уже: стыдно зарплату получать. Полгода вас не возил. Сейчас прямо обрадовался.
Людмила приехала, когда уже начинало темнеть. Одна, без Юрия. Поставила машину на специальной площадке среди таких же "Жигулей" и "Москвичей", бросилась обрадованно к отцу.
– Как хорошо, что ты приехал. Я хотела забрать Юрия, но они там, у Гальцева. Наверное, на всю ночь. Взял термос, бутерброды...
– Был у них в субботу.
– Мне Юрий говорил. Как ты, папа?
– Что я? Теперь ты у нас главное действующее лицо.
– У меня все прекрасно! Такая легкость в теле, ты даже не поверишь.
Карналь взял дочку под руку, повел через шоссе к набережной.
– Давай немного походим у воды. В доме еще надоест.
– Я хотела бы тебя покормить ужином.