Разговоры беженцев

Брехт Бертольд

Калле. История Германии сложилась неудачно, и в результате у немцев выработался беспримерный по стойкости рефлекс послушания. Немцы послушны, даже когда из них хотят сделать высшую расу. Рявкните на них по-фельдфебельски: "Приседания начали!" или "Направо равняйсь!" или "Покорять мир - шагом арш!" - услышав команду, они постараются ее выполнить. Разумеется, пришлось хорошенько вдолбить им в голову, что такое немец, а что - не немец. Тут прежде всего помог лозунг "кровь и почва". Только немец имеет право проливать кровь за фюрера и только немец, корнями вросший в родную почву, имеет право выдирать из нее других немцев. Заключенный концлагеря и его истезатель - люди родные по крови, а так как они к тому же вросли корнями в одну и ту же почву, то, в

сущности, между ними и разницы нет. Я всегда относился к узам крови так же, как и к любым другим стесняющим меня узам. Я не люблю, когда меня стреноживают. Верно, отца по собственному желанию не выберешь, но как раз поэтому он и не стесняется дать тебе ремня. Надо думать, он не чавкал бы так за обедом, если б знал, что ты можешь выбрать себе отца получше.

Циффель. Но люди, естественно, косятся на тех, кто разрывает самые священные человеческие узы.

Калле. Разве это я их разрываю? Семейные узы разорвали капиталисты. Узы, связывающие меня с родиной, расторг этот Какевотамм. Я эгоист ничуть не больше, чем все остальные, но, что касается мирового господства, - нет уж, в это дело меня не втравишь. Тут я тверд как скала. Что поделаешь - нет у меня чувства безграничного самопожертвования.

После этого они еще немного поговорили об истреблении клопов, а затем

попрощались и разошлись - каждый в свою сторону.

17

Перевод А. Березиной.

Циффель заявляет о своем неприятии всех добродетелей

Пришла осень с холодом и дождями. Прекрасная Франция пала. Народы зарывались в землю. Циффель сидел в вокзальном ресторане в X. и отрывал хлебный талон

от хлебной карточки.

Циффель. Калле, Калле, что же нам-то теперь делать, простым смертным? От каждого требуют, чтобы он стал сверхчеловеком. Куда же деваться нам? Великое время переживает не один народ и не два, оно неотвратимо наступает для всех народов, и никуда им от него не деться. Иные были бы и не прочь, чтобы великая эпоха их миновала, пусть величие достается другим. Шалишь, ничего не выйдет, пусть выбросят это из головы. Число героических деяний на всем континенте возрастает с каждым днем, подвиги простого человека становятся все легендарнее, каждый день провозглашаются все новые добродетели. Чтобы разжиться мешком муки, нужно столько же энергии, сколько раньше хватило бы на обработку земли в целой провинции. Чтобы определить, нужно ли удирать уже сегодня или еще можно будет удрать завтра, требуется столько же интеллектуальных усилий, сколько лет двадцать-тридцать назад хватило бы для создания гениального труда. Нужно обладать бесстрашием гомеровского героя, чтобы выйти на улицу, самоотрешенностью Будды, чтобы они терпели твое существование. Только мобилизовав в себе человеколюбие Франциска Ассизского, можно удержаться от убийства своего ближнего. Мир становится обиталищем титанов, а куда же деваться нам? Одно время казалось, что мир может быть пригодным для проживания местом, и люди перевели дух. Жить стало легче. Ткацкий станок, паровая машина, автомобиль, самолет, хирургия, электричество, радио, пирамидон дали человеку возможность стать ленивее, трусливее, сентиментальнее, похотливее - словом, счастливее. Вся эта механика служила тому, чтобы каждый мог делать все, и была рассчитана на самого обыкновенного среднеарифметического человека. К чему же привел этот многообещающий прогресс? Опять со всех сторон сыплются на человека самые немыслимые требования и призывы. Нам нужен такой мир, в котором можно прожить с минимумом интеллекта, мужества, патриотизма, чувства долга и справедливости и т. п., а что мы имеем? Вот что я вам скажу: мне надоело быть добродетельным- потому что ничего не клеится; полным самоотречения потому что нигде ничего нет; трудолюбивым как пчела - потому что экономика дезорганизована; храбрым - потому что мой государственный строй заставляет меня воевать. Калле, друг, мне надоели все добродетели, и я не желаю становиться героем.

Официантка взяла хлебный талон. Имярек напал на Грецию. Рузвельт отправился в предвыборное турне, Черчилль и рыбы ожидали вторжения на Британские острова. Какевотамм послал солдат в Румынию, а Советский Союз пока молчал.

18

Перевод Л. Брауде и П. Глазовой.

Заключительное слово Калле. Неопределенный жест

Калле. Я обдумал ваше поразительное заявление, сделанное вами на днях, равно как и ваш отказ от героизма. Я решил взять вас в компаньоны. Я нашел человека, согласившегося субсидировать мою фирму но уничтожению клопов. Это будет предприятие на правах общества с ограниченной ответственностью.

Циффель. Я принимаю ваше предложение без особого энтузиазма.

Калле. А теперь два слова о вашем умонастроении: вы дали мне понять, что ищете страну с общественным строем, при котором такие утомительные добродетели, как любовь к отечеству, свободолюбие, доброта, самоотверженность, были бы столь же излишни, как наплевательское отношение к отечеству, сервилизм, жестокость и эгоизм. Такой общественный строй существует. Это - социализм.

Циффель. Извините, но это весьма неожиданный поворот...

Калле (встал и поднял свою чашку кофе). Я приглашаю вас встать и чокнуться со мной за социализм, но только так, чтобы никто в ресторане не обратил на нас внимания. Не скрою, однако, что для достижения этой цели потребуется очень многое. А именно; безграничная смелость, глубочайшее свободолюбие, величайшая самоотверженность и величайший эгоизм.

Циффель. Я так и предполагал. (Поднялся с чашкой кофе в руке и сделал неопределенный жест, который нелегко было разоблачить как попытку чокнуться.)

КОММЕНТАРИИ

Переводы пьес сделаны по изданию: Bertolt Brecht, Stucke, Bande I-XII, Berlin, Auibau-Verlag, 1955-1959.

Статьи и стихи о театре даются в основном по изданию: Bertolt Brecht. Schriften zum Theater, Berlin u. Frankfurt a/M, Suhrkamp Verlag, 1957.

РАЗГОВОРЫ БЕЖЕНЦЕВ

(Fluchtlingsgesprache)

"Разговоры беженцев" написаны в основном в Финляндии в 1940-1941 гг. Несколько сцен добавлено в 1944 г. Опубликованы впервые в 1961 г. в ФРГ (издательство Suhrkamp-Verlag, Frankfurt/Main), затем в ГДР (Aufbau-Verlag, Berlin, 1962). На русский язык переводятся впервые.

В начале 1962 г. эти диалоги были поставлены режиссером Эрвином Пискатором в мюнхенском театре "Каммершпиле" и высоко оценены зрителями, которые принимали "многие реплики демонстративными аплодисментами" ("Die Tat", Zurich, 1962, 17 февраля). Тогда же, в марте - апреле 1962 г., "Разговоры беженцев" исполнялись целиком по лондонскому радио. Осенью 1962 г. передавались на словенском языке телевизионной студией города Любляны (Югославия).

Стр. 6. Вудхауз Пелхам Гренвил (р. 1881) - английский романист и сатирик.

Стр. 9. Дахау - гитлеровский концлагерь близ Мюнхена.

...вплоть до последней пуговицы...- В день объявления франко-прусской войны 1870 г. военный министр Франции маршал Лебеф заявил: "Мы более чем готовы - вплоть до последней пуговицы на гетрах наших солдат".

Стр. 11. Аргонны - лесистые горы на северо-востоке Франции; в 1915 г. арена ожесточенных боев.

Стр. 12. "Старый боец" - то есть член нацистской партии с большим стажем.

Стр. 15. ...был безбожником.
– Немецкий союз безбожников (Freidenkerbund) был основан в 1881 г.; в 1905 г. из него выделились рабочие организации безбожников-социалистов, имевшие большое влияние на пролетарские массы.

...А мия спасения.
– См. примечание к стр. 505, т. I.

Стр. 22. Fair play - честность, справедливость (англ.).

Стр. 24. Киви Алексис (1834-1872) - финский писатель, драматург и романист, родоначальник финского реализма.

Стр. 26. Когда идешь к женщине...- Цитата из книги реакционного философа Ф. Ницше "Так говорил Заратустра". Продолжение гласит: "...бери с собой плетку".

Биркенау - местечко в округе Бергштрассе (земля Гессен, юго-западная Германия).

Пловец и лодочка, знаю...
– строка из стихотворения Г. Гейне "Лорелея".