Разговоры в песочнице, или истории из жизни мам.
Шрифт:
Наверное, многое зависит от ребенка, а мне просто повезло. Поначалу я не верила этому счастью и все ждала: ну когда же? Когда же Нюська перестанет спать? (Юлька рассказала о какой-то своей знакомой, которая так же ждала бессонных ночей, поэтому поначалу на всякий случай до 3–4 часов утра не ложилась спать, думала, что ребенок все равно будет просыпаться. Так и сидела у мирно посапывающего младенца, пока не поняла недели через две, что ждать бесполезно.) До тех пор, пока у Нюськи не полезли зубы (месяцев в пять), она замечательно спала ночью, поднималась лишь поесть и потом спокойно засыпала дальше. Так что я валялась в постели часов до 11–12.
Коляска
Послеродовая депрессия, кажется, меня миновала — если не считать боязни посторонних мужчин на улице. Мне казалось, будто они хотят украсть Нюську и ее коляску. Но и это прошло, когда я убедилась, что ни на то, ни на другое сокровище кроме меня никто не претендует.
Благодаря совместному пребыванию с Нюськой в роддоме, по возвращении домой у меня не было вопросов: «А что с этим теперь делать?» Хотя до Нюськи я никогда не видела новорожденных младенцев. Вопросы появились позже, особенно, после посещения районной поликлиники.
Вообще, я изначально не очень хотела общаться с участковым педиатром и порадовалась, что подмосковный роддом не стал никому сообщать о Нюсином появлении на свет. Что такое патронаж, так и осталось для меня загадкой, о чем я совершенно не жалею. Но, как известно, взрослые очень любят цифры, а весов дома мы принципиально не держали, и вообще, месяц стукнул, надо ко всяким ортопедам–окулистам, прививки опять же… Короче, пошли. Я рассказала Нюсе, что мы идем знакомиться с доктором, взяла слинг и бодро почапала с дочерью на плече. Она быстро заснула и даже не проснулась, когда я ее раздевала в поликлинике.
Очереди почти не было, и я вошла в кабинет вместе с дамой, которой нужно было к медсестре. Дама подошла к тоненькой милой девушке, а я повернулась к суровой круглолицей тетеньке и стала с ней воодушевленно знакомиться. Даме объяснили, что сегодня справок для школы не дают, а то, что регистратура ей велела приходить, так они не виноваты, вон, даже на двери написали «Четверг — грудничковый день», а когда ей в следующий раз удастся отпроситься с работы — не их дело. Дама повозмущалась, но ушла, и обе женщины взялись за меня с сильным недоумением: «То есть вы полтора месяца сидели дома? И не звали патронаж? И у ребенка нет полиса???» — последнее оказалось ключевым. С месяца у ребенка должен быть страховой полис, — без него и карту не завести, и ортопедов–окулистов не видать. Мне продиктовали адрес страховой компании и с большой неохотой стали разглядывать роддомовскую обменку, после чего Круглолицая обиженно удалилась, а Тоненькая подошла к Нюсе и стала разговаривать сама с собой: «Тремор подбородка… мраморная кожа… вегето–висцеральный синдром… в носу козявки… язык обложен… кладите!» — это мне, чтоб положила Нюсю на весы — «с такой прибавкой до ожирения доведете ребенка, там и до диабета недалеко… так… держите голову», — это рост измеряли, — «все, одевайте». Оказалось, это она — наш участковый педиатр. Воодушевление ушло.
Вернувшись домой, я в слезах позвонила мужниной сестре. Она врач–рентгенолог, старше меня на пару лет и умеет очень хорошо простыми словами объяснить суть тех или иных медицинских проблем или терминов. С появлением Нюськи и связанных с нею вопросов мы стали довольно часто созваниваться.
— Они сказали, что у Нюси мраморная ко–о–ожа–а–а! — всхлипывала я в трубку.
— Ну и что? Ты знаешь, если моего дедушку, доктора наук, профессора, описать медицинскими терминами, включая его лысину, родинки и некоторые особенности характера — это будет внушительный список грозно звучащих диагнозов. Но ты же не скажешь, что он больной? Вполне нормальный, даже по некоторым своим заслугам выше среднего (хотя, что такое среднее?..). В общем, уверена, все с девочкой в порядке. Человек — существо сложное, какие-то шероховатости в процессе развития неизбежны. Вырастет — все сгладится. Твой ребенок совершенно не обязан соответствовать описаниям идеальных детей из учебника педиатрии. Он имеет полное право на прыщики, запоры, мраморную кожу и все остальное.
— Да–а, а они еще сказали, что у Нюськи прибавка в весе слишком большая —полтора килограмма за месяц!
— Ты ее как кормишь? По часам?
— Нет, по требованию.
— Ну, вот и расслабься. Старые нормативы выведены на искусственниках и «режимных» детях. При свободном вскармливании младенцы часто в первые три месяца набирают в весе, как твоя, помногу (хотя далеко не всегда — и в этом тоже нет ничего страшного), а потом, наоборот, сильно замедляют темп прибавки. Появление новых навыков типа поворотов туловища, ползания, ходьбы могут вообще дать остановку в росте.
— И что делать?
— Ничего, расслабиться. Дети вообще очень быстро меняются. Начинай к этому морально готовиться. Вот твоя как ночью спит?
— Хорошо. Только просыпается часто.
— Ну и отлично. Но если вчера и сегодня спала, совершенно не факт, что завтра тоже спать будет. А если завтра не станет — это не будет означать, что теперь это на всю жизнь. Организм и психика у маленького ребенка еще незрелые, они формируются постепенно и в процессе роста ведут себя волнообразно. Почему-то часто родители об этом забывают и любые состояния воспринимают как «раз и навсегда».
Судя по рассказам девчонок в песочнице, так оно и было. Любую частность мамы немедленно возводили в правило. При этом требования к детям предъявляли без всяких поправок на возраст: с самого рождения (ну, уж к году–двум, в крайнем случае) им полагалось быть добрыми, щедрыми, ловкими и, конечно, безупречно здоровыми. Младенцы, которые спали, ели и выглядели не так, как хотели участковые педиатры и дальние родственники, вызывали у родительниц широкую гамму чувств — от разочарования до злости и вины, но уж никак не расслабленное: «и это пройдет».
Правда, мы с Наташкой все-таки видели больше негатива в сегодняшнем дне и ждали, когда, наконец, дети уже… (повернутся/поползут/заговорят), а Юлька с Малиной гораздо чаще радовались тому, что они еще не… (стали укатываться/уползать/скандалить). И если нам, «начинающим», казалось, что материнское счастье где-то в далеком будущем, то они, «продвинутые», напротив, убеждали нас, что счастье — вот оно, пока дети еще такие маленькие, и дальше будет только трудней. В общем, мы друг друга не очень понимали.